Ну зачем ты принимаешь столько гормонов? спросила Сьюзен Селену года за два до этого. Они тогда поехали в Новый Орлеан. На Марди Гра[46].

Да это в основном витамины, сказала Селена. И я хочу быть молодой и красивой. Она в шутку сделала пируэт.

Сьюзен сказала: Ну, это полная ерунда.

Но Сьюзен лет на семь-восемь младше Селены. Что она в этом понимает? К тому же люди действительно хотят быть молодыми и красивыми. Когда они встречаются на улице – неважно, мужчины или женщины – те, кто постарел, смотрят чуть смущенно. Ясно, что они хотят сказать: Извините, я совсем не хотел обращать ваше внимание на то, что мы все смертны. Не хотел напоминать вам, дорогой друг, что мы со временем лишаемся сначала живости, а потом и жизни. А во взгляде друга можно прочесть вежливое: Дорогой мой, какие пустяки! Я и не заметил.

К счастью, я недавно поняла, как выбираться из бездны собственной меланхолии. Это любому по силам. Надо просто хвататься за любой, пусть крохотный росток будущего, порой даже за обломки фразы. Впрочем, некоторые считают, что, не погружаясь все ниже, ниже и ниже, ты не можешь ощутить подлинную глубину.

Сьюзен, спросила я, а ты все еще встречаешься с Эдом Флоресом?

Он вернулся к жене.

Повезло еще, что она тебя не убила, сказала Энн. Ни за что не стану крутить с латином. У каждого в пригороде сидит крутая женушка.

Нет, сказала Сьюзен, она не такая, как все. Я видела ее на собрании. Мы замечательно поговорили. Луиза – чудесная женщина. Она занимается оптимизацией офисной работы, я вам про таких рассказывала. И говорит, что он ей нужен еще года два, не больше. Потому что за детьми – у них две девочки – в их районе обязательно нужно приглядывать. Район и в самом деле не очень. Отец он прекрасный, а вот муж так себе.

Я бы сказала, намек вполне прозрачный.

Ну вы же меня знаете – мне муж не нужен. Мне нужен мужчина рядом. Ненавижу быть одна. Короче, рассказываю. Она, то есть Луиза, тут на днях шепчет мне на ухо: Сьюзи, если через два года он тебе еще будет нужен, обещаю, ты его получишь. И, вполне возможно, он еще будет мне нужен. Ему сейчас всего лет сорок пять. Сил еще полно. А я через два года получу степень. И Крисси уже съедет.

Через два года! Через два года мы все умрем, сказала Энн.

Я понимаю: она не всех нас имела в виду. Она говорила про Микки. Ее мальчишку наверняка убьют где-нибудь в аптеке или на заброшенном складе в Чикаго, Новом Орлеане или Сан-Франциско. Я в большом красивом городе, сказал он, когда звонил месяц назад. Нью-Йорк по сравнению с ним помойка.

Микки! Где ты?

Ха-ха, сказал он и повесил трубку.

Скоро его задержат за бродяжничество, торговлю наркотой, мелкое воровство или просто за громкую ругань ночью, под окнами мирных граждан. И Энн полетит или не полетит в тот город его вызволять – в зависимости от финансов и от советов психиатра.

Как там Микки? спросила Селена. Это было первое, что она сказала, когда мы с серьезным и смущенным видом вошли в ее залитую солнцем гостиную, где играли свет и тени от колыхавшихся на ветру деревьев во дворе. Мы, каждая по-своему, спросили: Как ты себя чувствуешь, Селена? Она ответила: Давайте сначала о главном. Как там Ричард? Как Тонто? Как Джон? Как Крисси? Как Джуди? Как Микки?

Я не хочу говорить про Микки, сказала Энн.

Нет-нет, давай о нем поговорим, сказала Селена и взяла Энн за руку. Давайте вместе подумаем – пока не поздно. Как это началось? Ради Бога, давайте о нем поговорим.

У нас с Сьюзен хватило ума молчать.

Никто не знает, никто ничего не знает. Почему? Где? У всех полно идей и теорий, все пишут об этом статьи. И никто не знает.

Энн сказала это жестко. Не стала ныть. Не воспользовалась тем, что Селена помягчела, но, когда она услышала, как Селена произнесла имя Микки, села поудобнее. Я за ней наблюдала. Это было интересное зрелище. Энн дышала глубоко – как учили нас на занятиях йогой по четвергам. Она смогла немного расслабиться.

Поезд шел по ложбине вдоль Парк-авеню в Бронксе. Сьюзен, отвернувшись от нас, беседовала с мужчиной через проход. Она объясняла ему, что война во Вьетнаме еще не закончилась и для нее лично не закончится, пока мы не отремонтируем дамбы, которые разбомбили, не заплатим хоть частично за тот сокрушительный удар, что мы нанесли по экологии Вьетнама. Он смотрел на все совсем иначе. Мы уже заплатили, сказал он, положили пятьдесят тысяч американцев, наших собственных сыновей. И спросил нас, согласны ли мы со Сьюзен. Полностью, ответили мы.

А вы ведь не похожи на хиппи. Он засмеялся. И тут выражение его лица изменилось. Я умею читать по лицам здешних жителей, и я решила, что он думает: Вот оно, приключение. Он нащупал нерв того, что некогда было контркультурой – в трех левацки настроенных дамочках. Поэтому в лице просматривалось что-то приятное. Но все равно взгляд был хитрый – так глядят мужья из пригорода, оказавшиеся в Нью-Йорке.

Я бы с удовольствием встретился с вами снова, сказал он Сьюзен.

Да? Ну, приходите послезавтра на ужин. Дома будут только двое из моих детей. Надо же вам хоть раз нормально поесть в Нью-Йорке.

Двое детей? Он задумался. Спасибо, сказал он. Приду непременно.

Энн буркнула: Она несносна. Опять за старое.

Да со Сьюзен все в порядке, сказала я. Она в своем репертуаре. Это даже хорошо.

Нам еще долго ехать, сказала Энн.

И тут мы въехали в туннель перед Центральным вокзалом.

Мы очень сердиты, объясняла Сьюзен своему новому знакомцу. Мы злимся на нашу подругу Селену за то, что она умирает. А все потому, что мы хотим, чтобы она была с нами, когда будем умирать мы. Нам всем нужна мать, настоящая или та, кто ее заменит, которая бы поправила напоследок подушку, и мы очень рассчитывали, что этим человеком будет она.

Я понимаю, о чем вы, сказал он. Вы хотите, чтобы кто-то был рядом. Чтобы кто-то вокруг вас хлопотал.

Примерно так. Правда, Фейт?

Я всегда с заминкой переключаюсь, когда она обращается ко мне так, как принято при посторонних. Я согласилась: Да.

Поезд резко затормозил – старое со скрежетом притиралось к новому.

Правда. Неправда. Кому до этого дело? сказала Энн. Не нужно было ей умирать. Она действительно все испортила.

Ох, Энни, сказала я.

Заткнитесь, ладно? Обе заткнитесь, сказала Энн и чуть не переломала нам ноги, так резко она вскочила и вышла из вагона.

Тогда Сьюзен, как гостеприимная жительница Нью-Йорка, стала рассказывать этому мужчине про все наши неприятности – про то, какой ошибкой было строительство Всемирного торгового центра, про автостраду Вестуэй, про то, как рушится Южный Бронкс, про беспорядки в Уильямсберге. Она поехала с ним вместе вверх по эскалатору, продолжая беседу, которая могла перейти в дружбу на вечер и, возможно, в счастливую ночь.