– Так что мы все должны произвести хорошее впечатление, – сообщила Урсула по пути в дормиторий. – А то благородные господа могут подумать, что в монастыре недостаточно дисциплины и порядка. Они издадут новые законы, чтобы запретить нам даже малейшие удовольствия.

Я узнала, что это происходило уже не раз. Например, среди прочих, существовал закон, который запрещал мужчинам шататься ночью по женскому монастырю.

– Можно подумать, кто-то его соблюдает, – добавила Урсула.

Постепенно у меня сложилось впечатление, что в женских монастырях того времени происходило немало интересного. Внешне благочестивые девушки любили повеселиться.

Немного позже посыльный принес к воротам монастыря ящик. Две служанки притащили его в комнату монны Доротеи и, с трудом переводя дух, поставили на пол, пояснив, что это мои вещи.

Я была не слишком удивлена, обнаружив в нем целую кучу одежды от Мариетты, старой доброй подруги Себастьяно, – включая маленький мешочек с монетами. Заметно меньше золотых, чем в прошлый раз, но все-таки. Даже платье, которое я отвергла сегодня утром, было тут, вместе с еще несколькими весьма красивыми вещами – верхней одеждой и бельем.

Я как раз закончила рассматривать одежду, когда в келью ворвалась женщина, от вида которой попугай сразу же разразился воодушевленными криками.

– Монна Доротея, сокровище мое! – завизжал он. – Монна Доротея, красавица моя!

– Я Доротея, – представилась мне женщина, хотя в этом уже не было никакой необходимости – А ты, должно быть, Анна, моя новая соседка по комнате!

Попугаю она сказала:

– Тише, Полидоро!

Я украдкой рассматривала ее. По-моему, она была совершенно не похожа на безутешную вдову. Прежде всего, я не ожидала, что она окажется такой молодой и симпатичной. Скорее я рассчитывала увидеть даму средних лет, убитую горем, скорбящую и поблекшую.

Но Доротее было не больше двадцати. Кроме того, она составляла отличную компанию своему попугаю. На ней было светло-голубое платье, изумрудно-зеленый чепец и красные туфли. Волосы были ярко-рыжими. Когда она сняла чепец, медные пряди рассыпались по плечам.

– На случай, если ты удивляешься, почему я не ношу черное, – портниха еще не закончила шить мой траурный гардероб, – сказала Доротея. На слове «черное» она скорчила такое лицо, будто необходимость носить черное огорчала ее сильнее, чем смерть мужа.

Несмотря на это, я выразила ей свои соболезнования, которые она приняла, небрежно пожав плечами.

– Пришло его время, – сказала она. – Таддео был древним стариком, он мне в дедушки годился.

– Боже мой! – в ужасе воскликнула я. – Тебя заставили за него выйти?

Она рассмеялась.

– Вот еще! Он был богат, как Крез. Старики с деньгами часто выглядят моложе, чем на самом деле. По крайней мере, поначалу. Но потом это уже не слишком помогало. Под конец, несмотря на все его дукаты, он не мог обойтись без пеленок.

Я сочувственно посмотрела на нее, хотя она, похоже, хорошо переносила стресс, поскольку в следующую секунду она с восторженными возгласами бросилась к открытому сундуку, чтобы поближе рассмотреть мою новую одежду. Для сравнения она достала свой сундук и принялась вытаскивать одну вещь за другой, чтобы продемонстрировать мне. У нее были восхитительные одеяния и украшения, а я мало-помалу начала разбираться в том, что здесь считалось модным.

– Как тебе вот это? – спросила она, показав мне желтый шелковый платок, накинутый на плечи. – Я его только что купила! – Она закружилась, так что ее юбки приподнялись, а шаль раздулась от потока воздуха.

– Монна Доротея, сокровище мое, – закричал Полидоро. – Монна Доротея, красавица моя!

– Платок и правда очень красивый, – сказала я.

Доротея вздохнула.

– Ах, так печально, что я, быть может, не смогу больше никогда его носить, потому что все будут требовать от меня, чтобы я остаток своей жизни проходила в черном. Меня заберут со дня на день.

– Твои родственники?

Она кивнула.

– Мой старый как коряга деверь и старая как коряга золовка, которые вынудят меня прожить остаток моей жизни в старом как коряга доме моего старого как коряга супруга, который, между прочим, уже умер.

– Я не хочу обратно в Неаполь! – завизжал Полидоро во всю глотку. – Я не хочу обратно в Неаполь!

– Часто Полидоро подхватывает то, что не предназначено для чужих ушей, – извиняющимся тоном сказала Доротея.

Это навело меня на одну мысль. Вскоре Доротея снова вышла, потому что ей нужно было в уборную, и я встала перед клеткой.

– Привет, Полидоро, меня зовут Анна, и я из будущего, – сказала я. Или, скорее, хотела сказать. Вместо этого получилось:

– Приветствую, Полидоро, меня зовут Анна, и я прибыла издалека.

После этого я попробовала еще раз, с «айподом», который тут же превратился в «зеркало».

А ведь мне так сильно хотелось обойти барьер.

* * *

Вечерняя трапеза, которую обитательницы монастыря принимали в рефектории после общей молитвы, оказалась неожиданно хорошей, не менее вкусной и разнообразной, чем завтрак в доме куртизанок. Еда здесь была действительно восхитительной.

Возможно, эта роскошь была связана с тем, что многие монахини происходили из богатых домов. Их семьи должны были выплачивать немалую сумму за пребывание в монастыре, а значит, придавали значение тому, чтобы с девушками и женщинами там хорошо обходились.

Я спрашивала себя, почему Клариссу не отправили сюда, ведь здесь ей было бы легче, чем у Матильды. Кларисса… Мне по-прежнему казалось, что я не все о ней знаю. С одной стороны, из-за туманных намеков Себастьяно, с другой – из-за ее собственных слов, произнесенных в момент прощания.

– Разве я недостаточно искупила свою вину?

Что она хотела этим сказать? Еще пару часов назад я могла спросить об этом Себастьяно, но у меня в голове крутилось так много других вопросов, что я об этом совершенно забыла.

Вернувшись из уборной, Доротея сообщила, что сейчас самое время подготовиться к веселью. Я молча приняла это к сведению, поскольку мое настроение было совсем не праздничным. Я бы с большей охотой посидела в углу и подумала обо всем. Или прилегла подремать, чтобы отдохнуть как следует. Хотя я и проспала до полудня, я уже снова устала. Неудивительно, учитывая, с чем мне пришлось столкнуться за последнее время.

Впрочем, я не хотела портить остальным удовольствие – это было бы неблагодарно. В конце концов, Доротея приняла меня любезно и даже предложила мне свои красные туфли. В обмен на это она одолжила у меня нижнее платье с оборками. Я ничего не имела против, хотя красные туфли меня не слишком порадовали – они были малы мне по меньшей мере на два размера.

Доротея прибралась в комнате, попросту сгрузив за ширму все ненужное (включая клетку с попугаем). Затем она уселась перед зеркалом и от души принялась за дело. Она подвела глаза углем и в избытке нанесла румяна, затем уложила свои локоны с помощью булавок, превратив их в своего рода водопад, приправила все это испанской мантильей и, наконец, спросила у меня, как она выглядит. Я заверила ее, что сногсшибательно, в ответ на что она радостно взмахнула веером с бахромой.