Она с усилием улыбнулась.

– Как тебе будет угодно. Как только он появится, я пришлю весточку. А сейчас тебе пора возвращаться в монастырь. Я бы с радостью предложила тебе кров на остаток ночи, но многие будут весьма недовольны, если поутру тебя не окажется в монастыре. Разошлют стражников, чтобы найти тебя, ведь кому же заботиться о бедной сиротке, как не монастырю.

Ее слова расстроили меня, я почувствовала себя беззащитной, как Бемби. Хуже всего, я даже не могла объяснить, что это на самом деле не так. Моя мама не только не умерла, она еще даже не родилась. И родится не скоро.

В одном Мариетте было не отказать: она умела принимать гостей по высшему разряду. По ее приказу служанка принесла мне хлеб с ветчиной и кувшин с неизменным разбавленным вином, и после того как я перекусила, Мариетта позаботилась и о моем обратном пути: один из ее слуг довез меня до монастыря на гондоле. Высадив меня у пристани, он дал мне новую свечу, потому что моя сгорела уже почти полностью.

Тут же мне пришлось пережить мгновение ужаса, потому что, когда я приближалась к монастырю, из-за угла вышел патруль – двое мускулистых мужчин, в шлемах и с копьями. Я едва успела спрятаться в арке ворот, спрятав свечу за спиной, но, к моему облегчению, они промаршировали мимо, не заметив меня.

Я проворно прошмыгнула вдоль здания монастыря к стене, где висела лестница. С невероятным облегчением я увидела, что она по-прежнему там, иначе мне пришлось бы задействовать план Б. У которого был существенный недостаток: сначала мне пришлось бы его придумать.

До утренних колоколов оставалось не так уж много времени. На востоке, у горизонта, уже показалась блеклая полоска света, значит, мне нужно было торопиться, чтобы успеть перебраться через стену. Карабкаясь наверх, я втягивала голову в плечи, стараясь быть незаметной. И все равно мне казалось, будто на меня смотрят со всех сторон.

Забравшись наверх, я втащила за собой лестницу, а спустившись, оставила ее незаметно болтаться между ягодными кустами. Быстрым шагом я преодолела остаток пути до главного здания.

Клетка с попугаем исчезла. Я предусмотрительно приложила ухо к стене комнаты Доротеи и прислушалась, но не различила ни звука. Итак, я могла рассчитывать, что их вечеринка уже закончилась. Я осторожно постучалась. Дверь открылась не сразу, наружу выглянула заспанная Доротея. Макияж на ее лице смазался – после праздника она не стала утруждать себя умыванием.

– А вот и ты, – сказала она, впуская меня внутрь. – Где ты пряталась все это время?

– Ах, я забыла кое-что важное в доме, где жила до этого.

– Где же этот дом?

– Не знаю, – соврала я. – Он где-то на Гранд-канале. Но не спрашивай меня, где именно. Я нездешняя и не так уж хорошо ориентируюсь здесь.

– Верно, ты же из Рима. – Она снова улеглась в кровать. – И ты права. Нужна не одна неделя, чтобы разобраться в здешних улочках. И все-таки, если пожить здесь, уезжать уже никогда не захочется. – Она мечтательно посмотрела на потолок. – С Альвисом никогда не скучно.

Под этим я подписалась бы, не раздумывая. Находясь рядом с ним, каждую секунду приходится быть настороже.

Я сняла туфли и забралась в кровать.

– Ты уже давно с ним встречаешься?

Ее смущение было почти осязаемым, но голос прозвучал упрямо:

– Я была совсем одинока и подавлена. А он такой симпатичный, что любая женщина растает.

Пожалуй, это дело вкуса. Не говоря уже о его манере оглушительно смеяться.

– Кроме того, он всегда такой веселый, – продолжала Доротея. – Он очень помог мне в моем горе.

Этот сомнительный аргумент я оставила без комментариев, хотя кое-что мне все-таки нужно было узнать:

– Он часто приходит сюда к тебе? То есть, ну… чтобы праздновать?

Если да, мне следует как можно скорее поискать убежище где-то еще, потому что я не могу каждый раз прятаться от этого типа. Он видел меня у Мариетты и точно начнет задавать опасные вопросы. Мне становилось страшно от одной только мысли о ноже у него на поясе.

К моему облегчению, Доротея произнесла:

– Нет, мы почти всегда встречаемся у него. Сегодняшняя встреча – исключение. Вряд ли мы будем в скором времени это повторять. Мы поссорились, и веселью быстро пришел конец. Нам пришлось подкупить сестру Жюстину одним из моих лучших шелковых платков и целым миндальным пирожным, чтобы она выпустила мужчин из ворот. Лестница исчезла.

Я решила, что лучше не упоминать, что она, скорее всего, висела на другой стороне стены, потому что мне нужно было как-то вернуться.

– Почему веселье кончилось так быстро?

– Полидоро поднял ужасный шум в галерее, – с упреком произнесла Доротея. – Зачем тебе вообще понадобилось уносить бедную птицу отсюда?

– Клетка случайно попалась мне в руки, мне нужно было чем-то прикрыть лицо. Я не хочу, чтобы незнакомые мужчины пялились на меня вблизи.

– Альвис не такой, – заверила Доротея, хотя это прозвучало не вполне искренне. – Доброй ночи, – наконец, сказала она примирительно. – Спокойного сна.

Об этом меня не нужно было просить дважды. Я так измоталась, что не смогла бы пошевелить и пальцем. Буквально в следующую секунду я уже спала.

* * *

Меня разбудил звон колоколов в монастырской церкви. Мне показалось, будто я проспала в лучшем случае две минуты. На самом деле прошло примерно два часа, что было немногим лучше. Как бы то ни было, я чувствовала, что не в силах встать.

– Я не хочу вставать, – проскрипел Полидоро за ширмой. Эта птица читала мои мысли.

Заметив, что Доротея просто осталась лежать, я поступила так же. Пока никто не явился выгонять нас из кроватей, нет никаких оснований торопиться.

Я снова задремала, но покой продлился недолго. Вскоре в дверь постучали, и вошла сестра Жюстина.

– Утренняя молитва вот-вот начнется, – сказала она.

– Я приду позже, к вечерней мессе в базилике, – пробормотала Доротея.

Жюстина осуждающе посмотрела на нее.

– Вы это всегда говорите, но мне кажется, что в итоге вы направитесь куда-нибудь еще.

– Какое вам до этого дело? – проворчала Доротея. – Я здесь гостья и хорошо плачу. Вам мало того прекрасного платка, который вы получили прошлой ночью? Чего вы еще хотите? – Она помолчала. – Ну ладно. Перламутровая застежка. И тогда вы оставите меня в покое до конца недели, и я смогу выходить наружу, когда захочу. Даже по вечерам.

Сестра Жюстина, не возражая, взяла застежку, но вместо того, чтобы уйти, спросила меня.

– А ты, дитя мое? Не хочешь пойти на утреннюю службу, как все добродетельные женщины в этом монастыре?

– Я плохо себя чувствую, – пробормотала я.

– От молитвы тебе сразу станет лучше.