Предложение было принято, и Шимка с еще двумя товарищами пошел на ферму. Время, тянувшееся до их возвращения, показалось мне очень долгим. Я беспокоился. После минут напряженного ожидания, наши товарищи вернулись и сообщили, что фермер согласен, чтобы мы отдохнули у него на сеновале в течение дня. Гора сена доходила до половины высоты сеновала. Мы свалились на сухое сено. Я сбросил мокрую куртку и зарылся в сено, только голова торчала наружу. Борис Йохай, который с момента выхода из гетто взял руководство в свои руки, заявил, что запрещено спать и зажигать спички. Было назначено двое часовых, остальные провалились в сон. Я мгновенно заснул. Когда меня разбудили сменить часового, уже был полдень. Большинство ребят еще спало. Я стоял у ворот сеновала с карабином, полученным из рук предыдущего часового, и поглядывал через щель за происходящим снаружи. Дождь прекратился, и солнце выглянуло из-за облаков. Ферма была небольшой и отдаленной от населенных пунктов, жилой домик из трех комнат, конюшня и сеновал. На горизонте, примерно, в двух километрах, виднелось село. Роща огибала ферму с двух сторон. Единственная дорога соединяла ферму с тем селом. Близость к роще вселяла в нас чувство защиты. Если появятся нежеланные гости, мы успеем скрыться в роще. Спустя два часа меня сменили на дежурстве. Тем временем проснулось большинство ребят. Мы негромко беседовали. Хозяин фермы, белорусский крестьянин лет пятидесяти, принес нам большой ковш молока и картошку, сваренную в кожуре. Мы набросились на еду. К пайкам, захваченным из дома, решили не прикасаться. К вечеру из села появился крестьянин. Мы видели его, приближающегося издалека на телеге. Он вошел дом. Оказался родственником хозяина. Мы хранили абсолютное молчание, пока он не уехал.

Затем хозяин рассказал нам, что после полудня прибыли в село литовские полицаи и допросили жителей, не видели ли они группу евреев, сбежавших из Свинцяна. Очевидно, крестьяне из села, которое мы пересекли ночью, сообщили о людях, прошедших через село. С наступлением темноты мы поблагодарили хозяина фермы за угощение, и вышли в путь. Ферма эта находится в 10 километрах от Свинцяна, и чтобы дойти до нее, мы немного уклонились от прямой дороги в лес Царклишки. Нам предстояло еще пройти 8 километров. При ночном передвижении не трудно преодолеть такое расстояние. Мы шли медленно и обогнули село, в котором, по словам хозяина фермы, жили белорусские полицаи, служившие в Линтопе. За час до наступления рассвета мы пришли в лес Царклишки. Лес этот невелик, 14 квадратных километров. Мы подождали рассвета на опушке и с первыми лучами углубились на полтора километра в лес, где остановились, чтобы найти подходящее место для создания базы.

Выбрали сухое возвышение над окружающей местностью, очистили его от кустов, растительности и снега, который еще не растаял. Топорами и ручными пилками, принесенными с собой, срубили и спилили молодые сосны и березы, и соорудили шалаши для защиты от холода и ветра. Зажгли костер, чтобы согреться и вскипятили воду из снега. До полудня послышался звук проезжающей телеги и ржание лошадей недалеко от нас. Крестьянин приехал рубить деревья, примерно, в двухстах метрах от нашего места. Нас он не заметил. Мы решили это место покинуть и найти более отдаленное от дороги, по которой проехал крестьянин.

Первую ночь в лесу мы высыпались, несли охрану и пытались согреться. Одежды еще не высохли от дождя прошлой ночью, а шалаши давали слабое укрытие от резкой стужи. Мы спали, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло тела, по двое-трое в шалаше. Мы боялись зажигать костер, чтобы нас не засекли издалека.

Утром вышли разведать окрестность, ознакомиться с тропами, определить расстояние от нашей стоянки до опушки леса во всех направлениях, до ближайших сел и фермы. Нас было шестеро, и командовал нами Рувка Левин, который был немного знаком с этим лесом. Шимка Левин и еще двое ребят пошли на ближайшую ферму к знакомому Шимке крестьянину Федулу. Мы хотели услышать, что творится в округе, спросить, патрулирует ли здесь полиция. Также собирались купить продовольствие, узнать, есть ли здесь советские партизаны. Ребята, оставшиеся на стоянке, покрыли шалаши дополнительным слоем веток, чтобы защититься от ветра и стужи. К вечеру вернулись те, кто посетил Федула. Они принесли несколько буханок хлеба и картошку. Насколько им стало известно, в последние недели полиция не появлялась в окрестности, а партизаны здесь не проходили с конца осени 1942.

Каждый день мы еще и еще раз досконально изучали топографию леса, чтобы все члены группы ознакомились с ней. Выяснилось, что десятки крестьян приходят в лес рубить деревья. Это нас весьма беспокоило: в один из дней нас обнаружат. Жители округи были в большинстве своем белорусы, частью поляки. Литовцы были в меньшинстве. Следовало остерегаться всех крестьян. Среди белорусов и поляков были доносчики, сотрудничавшие с немцами. Ближайшее к нам село было в 2 километрах от нашей стоянки, и по ночам до нас доносился лай собак.

Прошла неделя нашего пребывания в лесу. Мы стали привыкать к новой реальности. Установили связь со знакомыми Шимке и Рувке крестьянами, у них покупали съестное и узнавали новости о том, что происходит в округе. Все еще страдали от стужи, особенно по ночам, если не разжигали костер. Дни стали теплее, и нас поддерживала мысль о приближении весны. Изучение окрестности днем было очень важным для ощущения нашей безопасности. Мы начали патрулировать и по ночам.

Хотя мы не избрали командира группы, а все решали "демократическим" путем, но как-то само собой Борис Йохай взял командование в свои руки, а те товарищи, которые обладали опытом воинской службы, как бы составляли его штаб. В нашей реальности воинская иерархия необходима. И она возникла естественным путем. Несмотря на то, что я был самым молодым в группе, у меня было особое положение по праву первых создателей группы, и еще потому, что я достаточно быстро приспособился к условиям леса, изучил все тропы. Мы использовали первые дни для изучения оружия, помогали нам товарищи, служившие в польской армии, среди них Иоська Флексер и Перец Гражол. В гетто мы лишь научились, как ставить оружие наизготовку. Но как стрелять, представляли лишь теоретически, ибо не было условий для основательных тренировок и, тем более, стрельбы. Мы также не были уверены в том, что оружие, вынесенное нами из германских складов и купленное за деньги, способно стрелять. Из-за малых боеприпасов решено было, что каждый использует для стрельбы из личного оружия лишь одну пулю. Решено было, что каждое звено будет упражняться в стрельбе в дальнем краю леса.

У меня был русский пистолет системы "наган". Он считается простым и верным оружием. Мой боезапас составляли 15 патронов. Я в сильном напряжении направлял пистолет в толстый ствол дерева, в 12 метрах от меня. Боялся, что пистолет вообще не выстрелит, еще более напрягся после выстрела. Нажал на курок и не попал в цель. Но пистолет выстрелил, и это было главное. Это был второй выстрел в моей жизни. Первый произошел самопроизвольно из "обреза" еще в гетто.

В один из дней часовые задержали человека, приблизившегося к нашей базе, привели его в лагерь. Это был лесник Гвига. Он признался, что обнаружил нас на следующий день после нашего появления, ибо крестьяне, приезжавшие рубить лес, видели нас, и в окружающих селах говорят о банде евреев в лесу. Крестьяне также слышали выстрелы. По мнению лесника, власти в короткий срок обнаружат нас, и он пришел нас предупредить. Лесники считались людьми, сотрудничающими с властями, и немцы меняли тех, кому не доверяли. Гвига сказал, что он литовец, чем еще больше усилил наше недоверие к нему. Но, по его словам, он ненавидит немцев, и потому решил нас предостеречь. Дом его находится на опушке леса, недалеко от нашей базы.