Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вы заплатите! Вы за всё заплатите! За слёзы матерей и слёзы дочек! За кровь отцов, за кровь сынов! Попробуйте на вкус, сладки ли они!?
К счастью военных, прибыли солдаты и, подхвативши ее под мышки, хотели увести. Старуха отчаянно билась. Эта борьба привела ее к сильному надрывистому кашлю. Солдаты немного ослабили хватку. Женщина упала на землю. Кашель вскоре прекратился, а ее жилистая ладонь наполнилась кровью.
— Так. Всё. Уведите ее, — был отдан приказ солдатам. Те продолжили свое дело.
Лиза вышла вперед:
— Она нуждается в помощи!
Садовский схватил ее за локоть и потянул назад. Это было жёстко и грубо. Сам же, ни слова не сказав, скрылся в толпе.
Вскоре, по окончанию спектакля, разошлись и зрители.
Леонид вернулся.
— Сыночек, где ты был? — спросила Марфа Павловна.
— Неважно, — отрезал Садовский.
— Почему вы не позволили мне… — начала рассержено Лиза, подойдя к Леониду.
— Она не прожила и пяти минут, как увели ее отсюда, — раздраженно перебил командир. — Сердце остановилось. Померла старуха.
— А если бы ей вовремя помогли, — Лиза держала, как в оковах, колючий ком в горле, — то она была бы жива.
— Что сделано, то сделано, — равнодушно заключил командир.
— Вы ко всему в жизни так относитесь? — не могла смириться Мохова.
— С тобой обсуждать подобные вопросы не намерен. Точка.
Лиза примолкла, на ее глаза выступили слезы. Роман подошёл и обнял ее за плечи. Он и она понимали, что ничего уже не изменить и с этим следует смириться.
Наконец, со скрежетом, жаром и пыхтением прибыл поезд. Его появление рассеяло набрякшие противные последствия случившегося. Пассажиры погрузились, распрощались и расселись по вагонам.
За окнами забегали дома, лавки, а потом деревья, кусты, поля. Юру это завораживало, и оторвать от окошка его было невозможно.
Минули город. За редким лесочком показалась деревенька. Она находилась совсем в низине, окруженная холмами и рощами. В лучах заходящего солнца она показалась сказочной. Речка, которая ее омывала была прозрачно-алой. Дома, словно спичечные коробки, выстроились стройным клином и манили к себе погостить.
На самой окраине деревни стояла белокаменная церквушка. Возле неё собралось много люду. Отдельная группка людей тянула за верёвки, прикрепленные к верхушке одной из стен. После недолгой работы они отпустили верёвки и разбежались в разные стороны. Стена рухнула. Вместе с ней свалился и колокол. Он упал. Одним громким и глубоким звуком падения стала его последняя служба. Звук эхом раздался по всей долине, пронизывая напряженный воздух, расширяясь на версты вокруг, проникая через металл вагонов и сквозь тела людей в них.
— Баушка, ыгы? — спросил Юра у Марфы Павловны, тыча пальчиком в стекло. На том месте белая густая пыль поднялась столбом выше золотых куполов и резных крестов.
— Они разрушают церковь, — будто бы погруженная в ту белую пыль ответила Марфа Беленкина. Она, как и все остальные, наблюдала за этой сценой. — Зачем они это делают, внучек, бабушка не знает. И те люди тоже, скорее всего, не знают.
К восьми часам утра поезд остановился.
— Следующая остановка будет нашей, — предупредил Тихон. — Завтракайте пока.
Поезд тронулся. Чувствовалось, что пассажиров стало больше. По узкому проходу кто-то стал усердно и громко пробираться.
— Извините! Извините, барыня… Хо! Оу! Моё почтеньице! … Можно я пройду? Ох! Спасибо! … Что? Билетик? Вот, пожалуйте, мой билетик… О, да! Спасибо.
Двери в кабину Беленкиных разошлись и к ним втиснулся большой курчавый детина.
— Извините, товарищи, но нам придётся потесниться. Что поделаешь? — он спрятал свой чемоданчик и уселся. — Как говорится, в тесноте да не в обиде. Да? — пнув локтем в бок Леонида, новоиспеченный попутчик рассмеялся. — Ну, ничего. Познакомимся! Подружимся. Письма еще будем друг другу писать. Вот увидите.
Все Беленкины смотрели на него с неким недоумением и восхищением. Впервые за несколько дней они встретили столь оптимистичного и ни перед чем не робеющего человека. Так думали все, кроме Леонида. Он смотрел на него не с удивлением, а с подозрительностью.
— Ну, давайте знакомиться! — хлопнул по коленям ладошами новоприбывший. — Меня Емелей зовут. Емеля с печи. Слыхали про такого, а? Так это я и есть. Ха! А тебя как звать? — обратился он к Сашке.
— Я Са… — Леонид, сидевший напротив, сверкнул глазами на Сашу. — Слава.
— Ясно. И с кем это ты едешь?
— Это моя… семья, — выдавил из себя Саша.
— Это кто возле меня сидит?
— Тихон Беленкин.
— А он тебе кем приходится?
— Он мне па-а… — Саша не мог выдавить из себя ложь. Глазенки его метались то на Емелю, то на Леонида, с просьбой: «Пощадите!»
— Слушай, Емеля с печи, что тебе надо, а? — оперся на локти Садовский и заглянул в лицо незваному гостю.
— Да, просто поговорить хотел, Леонид Петрович, — более степенно, но не без задора ответил Емельян.
— Какой я тебе Леонид Петрович? Я- Тихон Беленкин. Ты что-то перепутал, товарищ Емеля с печи!
— Право же, командир, — настаивал на своем Емеля, — вы должно быть что-то подзабыли. Я- тот самый Печин Емельян. Неужели запамятовали? Это на ваших кругах я стал “Спечкиным“. Я же ваш верный гонец. Вот, прибыл доложиться.
— Говорю тебе, ты перепутал. Может где-то в соседнем вагоне этот твой…как бишь его? … Леонид Петрович.
— О, нет. Вас я за тысячу верст узнаю!
— Слушай, слушай, товарищ Печин, выйдем-ка, — поднял Емелю Садовский.
— Что? На свежий воздух? — упрямился Печин.
— Да, да, да. На свежий воздух. Там и дышится легче и соображается быстрее, — вытолкал в коридорчик Тихон назойливого гостя и, выйдя вслед за ним, закрыл дверцы.
Они вышли из хвостового вагона. Равномерные удары колёс, приглушенные внутри, здесь были ясными и били по ушам. Ветер, разгоняемый скоростью поезда, обдавал холодом.
— Ты что не понял?! — Леонид рывком прижал Емелю в угол и приложил к шее нож. Его серые глаза залились кровью. На лбу Емели вышли крупные капли пота. С изумлением он смотрел на своего начальника и никак не мог понять, чем его верный подданный смог попасть в немилость. Руки несчастного волей-неволей неуверенно и дрожа поднялись вверх. — Ты что и вправду нечего не понимаешь, балда ты окаянная?! — Леонид подошёл на шаг ближе, совсем как зверь, приготовляющийся к броску.
— Н… ничего не понимаю, — с опаской выговорил Печин и, выйдя из угла, сделал шаг назад.
— Я — Тихон
