Наверное, ей была дана такая установка. Старые журналы,которые ему бросили, он уже зачитал до дыр и просил принести хоть что-нибудьдругое — книги или журналы. Пугала полная неопределенность. С ним уже большетрех недель никто не разговаривал и даже не пытался что-либо объяснить. Павелчувствовал, что у него заканчиваются последние силы. Мышцы становились дряблымии вялыми, все время хотелось спать, ему было лень даже подниматься и двигатьсяк биотуалету. Он сильно зарос, надзиратели не давали ему бритву, чтобыпобриться. Павел с отвращением чувствовал, что от него плохо пахнет. Раньше,когда у него было больше сил, он регулярно умывался, но теперь ему не хотелосьвымыть даже лицо. Зубы он не чистил, ногти приходилось обгрызать. В редкие минутыпросветления Абрамов был противен самому себе.

Мысли о побеге по-прежнему не давали ему покоя, но при одномвзгляде на дородную надсмотрщицу, которая появлялась в его камере, он пугался,чувствуя, что не сумеет справиться даже с ней. К тому же сильно болели затекшиеноги, с которых так и не снимали наручников. Утром ему снова принесли еду иводу. Он уже начал догадываться, что его постоянная сонливость связана спотреблением воды или пищи, в которую, вероятно, добавляют это проклятоеснотворное, но ничего не мог с собой поделать. Выпив очередной раз воды, онкрепко уснул, даже не подозревая, что через несколько часов приехавший сКавказа Карл Гельван вместе с Эрикой поднимут его наверх, тщательно побреют,приведут в порядок ногти, неумело постригут. И даже переоденут в цивильныйкостюм.

Он проснулся от яркого света и грубых толчков, когда Гельванпопытался его разбудить. От неожиданности Павел чуть не вскрикнул. Он находилсяв большой просторной комнате, залитой электрическим светом. На ногах по-прежнемубыли наручники, но чувствовал он себя как-то необычно. На лице будто чего-то нехватало. Словно ему отрезали нос или губы. Проведя по нему рукой, он судовольствием отметил, что его побрили. И даже постригли. Павлу показалось, чтоон спит, настолько невероятными были эти превращения. Эрика сунула ему в рукуразвернутую газету. Не совсем еще соображая, что происходит, он держал газету вруках, пока Карл его фотографировал. Но затем почувствовал, что глаза у негослипаются — ему нестерпимо хотелось спать.

Он и уснул, свалившись на диван. Его отнесли обратно вподвал. Проснувшись, Павел долго вспоминал, что с ним было. И заснул снова,твердо решив, что все происшедшее ему приснилось. Но когда он проснулся наследующий день и провел рукой по лицу, ему пришлось поверить, что всеслучившееся с ним происходило наяву. На лице не было прежней густой щетины, наголове вместо отросших волос чувствовался ежик. Он так и не понял, зачем егокуда-то поднимали, стригли и брили. Откуда ему было знать, что назавтра его фотографиисо свежей газетой в руках попадут сразу в три центральных издания.

Ажиотаж вокруг похищенного журналиста — а теперь уже никтоне сомневался в его похищении — вспыхнул с новой силой. К тому же нателевидении пошел слух, что похитители требуют пять миллионов долларов иоглашения их политической платформы. Стало ясно, что неожиданное исчезновениеАбрамова превращается в криминальную драму с явным политическим оттенком. Наэтом фоне розыски пропавшей Ксении казались чем-то несерьезным. Тем более чтомолодая женщина уже прислала домой три записки, уверяя, что с ней все впорядке. Сотрудники уголовного розыска даже не собирались заниматься поискамиэтой девицы, сбежавшей куда-то со своим другом.

На следующий день после появления фотографий Абрамова почтивсе газеты опять написали о нем. Похищение журналиста постепенно становилосьглавной новостью для всех средств массовой информации. По всем телеканалампередавали его репортажи, рассказывали о его прежних успехах. Фотографиизахваченного журналиста начали передавать ведущие информационные агентствамира.

И в этот день в Москву вернулся Дронго.

Его встречали в аэропорту. Он даже не успел дойти до своеймашины и увидеть водителя, который ждал его у выхода из терминала. Два вежливыхи предупредительных сотрудника Машкова забрали его небольшой чемодан ипригласили отправиться вместе с ними. Дронго смог только перезвонить водителю ипопросить, чтобы тот его не ждал. А через сорок минут они уже были в том жесамом кабинете, где заседала объединенная комиссия.

Все офицеры оказались в сборе. Дронго кивнул Машкову, мрачнопоглядывающему на своего старого друга, поздоровался с остальными.

Генерал Богемский демонстративно отвернулся, увидеввходящего Дронго. Он по-прежнему продолжал считать, что нельзя подключать кработе такой представительной комиссии подозрительных экспертов, не являющихсясотрудниками спецслужб. Сидящая рядом с ним ответственный сотрудник ФАПСИТатьяна Чаговец строго глянула на Дронго. Она была согласна с мнением генералаБогемского и не понимала, почему этому эксперту опять разрешили появиться назаседании комиссии. Полухин вежливо кивнул в ответ. И только Нащекинаулыбнулась, но более ничем не выдала своего отношения. Остальные отнеслись к«воскрешению» Дронго достаточно спокойно.

— Вы хотели встретиться с нами, — сухо началМашков. — Можете кратко пояснить суть вашего анализа?

— Дайте мне пятнадцать минут, — попросил Дронго,доставая папку с материалами, — мне нужно только пятнадцать минут.

— Начинайте, — разрешил Машков.

И Дронго начал рассказывать. Он показывал статьи, сравнивалразличные репортажи, отмечал схожие места, обращая внимание на продуманнуюрекламную кампанию в декабре, когда почти все газеты дружно выдали материалы покачеству спектакля «Чайка», и февральскую кампанию, когда те же газеты и те жежурналисты подняли ажиотаж вокруг исчезнувшего тележурналиста. Сходство былостоль очевидным, что отрицать его было невозможно.

— Все это прекрасно, — прервал Дронго генералБогемский, — но при чем тут работа нашей комиссии? Мы занимаемсясерьезными вопросами безопасности первых лиц государства, ищем профессиональныхтеррористов, которые могут представлять угрозу для страны, а вы привезли намкакие-то несерьезные статьи по поводу слез актрисы во втором акте и хорошейигры другого актера в третьем. Вам не кажется, что эти сравнения не имеют к намабсолютно никакого отношения?

— Поэтому они и проводят такую кампанию, —возразил Дронго. — Я убежден, что генерал Гейтлер очень хорошо знает иваши методы охраны, и вашу агентурную работу, и даже ваше стандартное мышление,генерал. Извините меня за откровенность. — Он заметил, как Полухин струдом скрывает улыбку. В конце концов пора было вернуть хотя бы часть своегодолга этому Богемскому.

— Что вы хотите сказать? — разозлился тот.

— Гейтлер решил применить нестандартный ход, используясредства массовой информации. Он абсолютно верно рассчитал, что вы и вашисотрудники не станут обращать внимания на рецензии критиков и журналистов поповоду спектакля «Чайка». Ведь такого рода статьи формально не имеют к вамникакого отношения.