Пройдя на кухню, она налила себе бокал вина. Потом, прихватив с собой радионяню, устроилась на задней веранде. В это время года деревья стояли, одетые листвой, которая закрывала ей вид на соседские дома. Зимой она могла заглянуть прямо на кухню к соседям. Потягивая вино, Брайт задумчиво прислушивалась к ночным звукам вокруг: цикады, лягушки и другие летние существа пели друг другу, создавая свою собственную музыку, симфонию природы.

Она допила один бокал, затем налила другой, заметив при этом, что фейерверк уже давно должен был закончиться. Интересно, что задержало Ивретта? Сердце у нее забилось быстрее при мысли о том, что Дженси была у бассейна. Дженси вернулась, и Ивретт хотел еще одного ребенка, а она думала о том, чтобы вернуться на работу, и позвонила Тренту Миллеру (она действительно сделала это!), и он перезвонил ей, да к тому же в выходной день. А теперь она сидела на улице и пила в одиночестве, гадая, где же ее муж. В животе у нее заурчало, но она не знала, то ли от нервов, то ли от картофельного салата матери Дженси, но теперь она была уверена, что просидела на жаре слишком долго. Она подумала, сколько же еды положила себе на тарелку – барбекю, арбуз и картофельный салат, – и пожалела об этом.

По дороге домой из бассейна она проехала мимо родительского дома, несмотря на поздний час, в окне ее старой спальни горел свет. Ей было интересно, чем занимается ее мать. После того как они с Ивреттом купили свой собственный дом по соседству, мать решила превратить ее старую спальню в мастерскую и позвала ее, чтобы забрать оттуда то, что ей бы захотелось оставить. Тогда Брайт была на позднем сроке беременности, но послушно приковыляла, неловко осела на пол, задаваясь вопросом, сможет ли вообще когда-нибудь снова встать. Ребенок должен был родиться через каких-то несколько недель, и любое занятие было хорошим способом отвлечься от бешеных мыслей, все больше мельтешащих у нее в голове по мере того, как приближались роды.

Оставшись одна, она достала из старого шкафа коробки с поздравительными открытками и письмами, которыми обменивались они с Дженси, перелистала ежегодники на полке, перечитывая то, что написал ей муж на странице, которую она зарезервировала только для него. Она смеялась над тем, насколько банальной была его записка, размышляла о том, как по уши была влюблена, а он решительно ничего не замечал. Она положила ежедневники на место и вытащила единственный блокнот на спирали, лежавший на полке рядом с ежегодниками – на самом видном месте, словно только и ждал, когда его обнаружат. Она посмотрела на обложку и понадеялась, что мать никогда ее не открывала. Там жирным черным шрифтом были написаны слова Ивретт Майкл Льюис и больше ничего.

– Такая дурь, – сказала она вслух, затем перевернула обложку.

Это был блокнот, в который она собирала и в котором хранила с неловкой преданностью все об Ивретте. Она записывала любую информацию, которую удавалось о нем найти: его хобби и любимые команды, имена домашних животных его детства и какое мороженое он больше всего любит. Она записала размер одежды, которую он носил и какую именно и в какие дни. Она записала его распорядок дня, его мечты и стремления. Ни в одной мечте, ни в одном устремлении она сама не фигурировала.

Она была одновременно удивлена и испугана, обнаружив этот документ, это доказательство того, как сильно она тосковала по нему и как долго это продолжалось. Было ясно, что она сделала бы все, чтобы заполучить Ивретта, а, заполучив, удержать. Смутившись, она быстро сунула блокнот в мусорный мешок и выбежала из комнаты. Спустившись вниз, она обнаружила мать на кухне, та хмурилась на корзину со спутанной пряжей.

– Нашла что-нибудь, что хотела бы сохранить? – спросила ее мать, не отрываясь от пряжи.

Брайт покачала головой и улыбнулась, все еще ощущая во рту привкус рвоты.

– Там только старый хлам, – сказала она.

– Так ты хочешь, чтобы я все выбросила? – спросила ее мама, оторвавшись от корзины, и на ее лице появилось удивленное выражение.

– Сама же знаешь, как говорят, – съязвила Брайт и погладила свой живот. – Старое – долой, место нужно новому.

Тогда она сама себе не поверила, да и сейчас тоже. Особенно этим летом.

Она уже собиралась встать и позвонить Ивретту, когда увидела свет фар – на подъездную дорожку сворачивала машина. Она выдохнула, не осознавая, что сдерживала дыхание, и почувствовала, как ее желудок успокоился. Она сделала еще один глоток вина, и вместо того, чтобы окликнуть Ивретта, ждала, пока он сам найдет ее. Она ждала в темноте, пока он входил в дом и искал ее, чувствуя себя ребенком, игравшим в прятки. Наконец он ее нашел – практически в панике выбежав на террасу.

– Что ты вытворяешь? – спросил он с ноткой обвинения в голосе. – Ты меня напугала.

Она хотела сказать ему, что он тоже напугал ее, что она представляла себе, как Дженси отправляет своих девочек домой с матерью, чтобы они с Ивреттом могли пойти в их старое убежище в лесу у озера. Но она не могла произнести эти слова вслух, пусть даже они ясно сформировались в ее голове, на ум ей непрошено пришли признания Дженси поздно вечером, когда они были еще девочками. Она знала все: как Ивретт и Дженси оттащили в лес надувной матрас, как они лежали там и смотрели на звезды ночью, разговаривая и мечтая.

Брайт сомневалась, что после стольких лет матрас все еще там. Она решила рискнуть туда сходить. Просто посмотреть.

– Мне захотелось посидеть снаружи, – сказала она.

Ивретт огляделся по сторонам.

– Приятный вечер. Попрохладнее стало, как солнце зашло. – Он указал на вино. – Мне налить себе в бокал и присоединиться к тебе?

Она улыбнулась ему, чувствуя, как ее затопляет облегчение. Конечно, он не стал бы этого делать, если бы у них с Дженси что-то произошло. Она заставила себя не спрашивать и не портить момент.

– Конечно, – сказала она вслух. – Было бы неплохо.

Ивретт снова нырнул в дом, а она посмотрела на звезды, ожидая его. Он быстро вернулся и сел напротив нее за маленький столик. С мгновение оба молчали, потягивая вино. Она чувствовала, как от третьего бокала мысли начинают чуть расплываться, как она, собственно, и надеялась.

– Жаль, что ты пропустила конец фейерверка, – сказал Ивретт.

Брайт снова подумала о голосовом сообщении.

– Все в порядке. Кристоферу давно уже было пора ложиться. Он отрубился, как только мы добрались домой.

– Интересно, сколько Джеймс потратил на эти фейерверки, – сказал Ивретт. Он болтал о пустяках, и Брайт была благодарна ему за это. – Они все взрывались и взрывались.

Она кивнула.

– Наверное. Я даже удивилась, как долго тебя нет.

Учитывая обстоятельства, она не имела права его допрашивать, но она также хотела это знать. Ее слова повисли в воздухе, и она увидела, как он заерзал на стуле, затем отпил глоток вина. Сердце у нее бешено колотилось, она сделала глоток. Очень большой глоток.

– Ну, я поговорил кое с кем, пока собирал вещи и загружал машину. Знаешь, по-соседски. В духе моей жены. – Он усмехнулся и подтолкнул ее локтем.