На прошлое Четвертое июля она была с Арчем и понятия не имела, что ее ждет. Они уехали из города без девочек, оставив их с няней-студенткой, услугами которой она время от времени пользовалась. Они с Арчем и их друзьями ели изысканные закуски и пили шампанское на яхте, стоявшей на якоре в реке Чарльз, когда небо над Бостоном расцветил фейерверк. Они пошли на концерт «Бостон Попз» и на историческую экскурсию по городу, где практически началась история Америки.

Это был идеальный праздник Четвертого июля, и Арч упивался, показывая ей все, что можно купить за деньги. А она, как он так любезно указал ей из-за решетки, всем этим наслаждалась. Рассказывать о праздновании подругам было почти так же прекрасно, как сам праздник. Она и ее подруги пытались переплюнуть друг друга тем, как проводили отпуск, в нескончаемом состязании за первенство, которое (если подумать задним числом) не давало ей продохнуть от беспокойства. Но она настолько втянулась в состязание, что даже не сознавала, во что играет.

Только сидя тут, расслабленная и непринужденная, с дочками по обе стороны, одетая в старую футболку, на которую упали капли виноградного мороженого, – только тут она поняла, что представляла собой ее прежняя жизнь. Та жизнь изнуряла. Она высасывала душу. Она была такой же пустой, как опустел теперь ее прежний дом. Она даже не скучала ни по одной из тех, кого когда-то называла подругами, не получила ни единой весточки ни от одной из них после того, как Арча разоблачили и арестовали. Они избегали ее, как чумной. Наверное, в каком-то смысле так оно и было: она действительно подхватила чуму – чуму бедности. И все же, сидя у бассейна с нормальными людьми, празднующими нормальное Четвертое июля, она совсем не чувствовала себя бедной. Она чувствовала себя очень даже богатой.

– Итак, – сказал Ланс, когда они вместе шли к своим машинам, а дети тащились сзади, сетуя, что надо уходить. – Как думаешь, может, зайдешь как-нибудь посмотреть Священный Грааль?

Продолжая дурачиться над фактом, что его якобы назвали в честь Ланселота, он пошутил, что рыцари в этом фильме были в духе тех, каким бы стал он. Дженси позволяла ему шутить, но чувствовала: его самоуничижительный юмор был попыткой отмахнуться от комплиментов и похвал, которыми осыпали его соседи, прослышавшие, как он спас Каттера. Она гордилась тем, что была рядом с ним, но не так, как когда-то – с Арчем. Она гордилась тем, кем был Ланс, а не тем, что у него было.

Теперь он вопросительно поднял брови, и Дженси попыталась сообразить, о чем именно он просил своим приглашением. Конечно, они флиртовали и провели день вместе. Теперь он хочет увидеть ее снова. Но было ли это свиданием? Или он просто вел себя по-соседски?

– Я имею в виду, ты не можешь жить дальше, так его и не посмотрев.

Тон у него был легкий и беззаботный, что не слишком помогло Дженси в ее догадках.

Нажав на кнопку, он поднял крышку багажника и затолкал нескладно раздутую сумку с вещами для бассейна, захлопнул крышку и повернулся к ней.

Дженси кивнула.

– Уж и не знаю, как прожила без него так долго.

– Ну, тогда необходимо выкроить время как можно скорее.

Она знала, что с тех пор, как от него ушла жена, он ни с кем не встречался. На эту информацию она наткнулась благодаря Зелл, которая, похоже, любила играть роль свахи. Дженси рассмеялась над намеками Зелл, заверив ее: отношения – это последнее, что ей сейчас нужно. Ей нужен был план, как жить дальше. Но с тех пор она в сотый раз говорила себе, что с ним весело, что это просто еще один взрослый, с которым можно коротать время.

– Ладно, когда тебе удобно? – спросила она.

– Ну, сегодня среда… сегодня ведь среда, так? С тех пор, как лето началось, я вечно путаюсь в днях недели. Поэтому… может, в пятницу? Приводи девочек, посадим весь выводок смотреть что-нибудь в игровой комнате, пока смотрим наш фильм? Закажем пиццу?

Он очень убедительно разыгрывал спонтанность, но Дженси заподозрила, что он продумал детали этого приглашения, прежде чем его сделать.

Она притворилась, будто обдумывает свои планы, хотя, конечно, у нее их не было, если не считать вечерних вылазок в лес, от которых ей, вероятно, следовало бы отказаться.

– Звучит отлично. Во сколько?

– В половину седьмого?

– Придем, – сказала она. – И спасибо тебе. За то, что занял нам сегодня места.

Он улыбнулся.

– Да пустяки.

Он протянул руки для объятий и вопросительно поднял брови.

Это было всего лишь объятие. Что в этом такого? Она шагнула к этим самым сильным рукам, которые вытащили того мальчика со дна бассейна, позволила им на короткое мгновение сомкнуться, заключить себя в объятия – она и не знала, как в этом нуждалась, пока ее не обняли.

Что Кристофер расплакался из-за фейерверка, обернулось (сколь неловко ей ни было в тот момент) скрытым благословением. Когда она добралась домой, ее ждало голосовое сообщение. Если бы Ивретт вернулся с ней, он мог бы спросить, кто звонил или, что еще хуже, сам прослушал бы сообщение, не из подозрительности, а просто из любопытства. Незнакомый номер с кодом чужого города может вызвать вопросы. А она не была готова на них отвечать.

Она дважды прослушала его сообщение на голосовой почте – чисто профессиональный ответ на ее сообщение. Да, конечно, он ее помнит. Да, он все еще хотел бы поговорить с ней. Да, у него были некоторые мысли относительно вариантов. Она может звонить в любое время, и он желает ей хорошего празднования Четвертого июля.

У нее был хороший праздник Четвертого июля? Она прокрутила в голове весь день, кульминацией которого стало бегство из бассейна с кричащим мальчиком на руках, когда люди смотрели на нее, а не на фейерверк. Сам день, пришла к выводу она, не был ни плохим, ни хорошим. Такой же, как любой другой, еще одна бусинка на очень длинной нитке. Работа внесет в ее жизнь разнообразие, бросит ей вызов, расширит ее кругозор за пределы собственного двора. Она была хороша в том, что делала. У нее имелись друзья, с которыми можно было поболтать, уважение коллег. Оставалось только не обращать внимание на укол боли, который она испытывала при мысли о том, что весь день проведет вдали от сына.

Она решила уложить Кристофера спать без купания, уклонившись при этом от чувства вины. Он же побывал сегодня в воде – он уже достаточно чистый. Истерика совсем вымотала Кристофера, ему обязательно надо в кровать, пока он еще из-за чего-нибудь не сорвался. Она двигалась медленно и мягко, не зажигала яркий свет, не повышала голос, пока успокаивала и утихомиривала его. Временами он был такой взвинченный, совсем ей незнакомый, да и Ивретту тоже. Но все же она научилась находить к нему подход, быть его матерью. У нее это хорошо получалось. В основном.

Ей удалось заманить его в кровать без всякой истории: он так устал, что даже не попросил об этом. Она расправила на нем одеяло, напевая без слов ту же колыбельную, которую пела ему с той первой ночи в больнице, когда впервые осталась с ним наедине. Колыбельная сработала и тогда, и сейчас. Он закрыл глаза и блаженно задремал, пока она пела, оставив борьбу до следующего дня. Каждый раз, когда это случалось, Брайт испытывала облегчение.