Неукротимая стихия безответственной речи именуется Хайдеггером «болтовня» («Gerede») – нетрудно заметить близость и даже сущностное родство этой стихии с шопингом. Сопоставление близкородственных проявлений позволяет предположить, что болтовня отнюдь не является чисто лингвистическим феноменом. Да, этот феномен пышным цветом расцвел в сфере речи, где он, собственно, и получил свое имя. Но само по себе отсутствие словесной оболочки не прекращает болтовни. Ведь и обмен жестами на языке глухонемых может быть типичной болтовней, даже если при этом не произносится ни единого слова.

Петербургский исследователь Константин Пигров в свойственной ему оригинальной манере отнес к болтовне и груминг, широко распространенный у приматов. Действительно, груминг (поиск насекомых друг у друга, так сказать взаимопочесывание) заполняет собой почти весь фон совместного пребывания в безопасности.

Взаимное вылавливание блох, сближающее и объединяющее одностадников, разумеется, биологически целесообразно. Но есть основания полагать, что эта генетически первичная функция груминга отнюдь не главная, ведь обходятся же без него большинство млекопитающих. Несомненно, важнее другое: то, что груминг успокаивает, продуцирует коммуникацию ради коммуникации. В ходе антропогенеза (во время первой антропогенной революции) та же насущная задача была решена уже другими средствами – путем использования голосовых связок и колебаний гортани. Благодаря такому расширению болтовня смогла вместить целый мир, но ее сущностное родство с грумингом сохранилось. Это родство схвачено в интуиции русской речи, в замечательном выражении «хватит чесать языками» – любой антрополог мог бы позавидовать подобной наблюдательности.

Но если языковым воплощением груминга стала болтовня как таковая, то ее аналогом для опорно-двигательной системы явился шопинг. Груминг и шопинг – близнецы и братья, и, вновь обращаясь к лексической сокровищнице русского языка, можно добавить: у одного ни отца, ни матери, у другого ни стыда, ни совести… Шопинг как раз и удовлетворяет «потребительский зуд», сравнение Сократа здесь прекрасно работает. Отличный повод для чесания языками в свою очередь является медиатором ускоренного товарообмена – так возникает замкнутый круг противоестественного хода вещей, где властвует исследованный Марксом товарный фетишизм.

Что ж, груминг был венцом эволюции и своего рода высшим удовольствием у приматов. Преобразившись в шопинг в человеческом мире, он тем не менее сохранил свой статус и по-прежнему является высшим удовольствием приматов. Он все так же сближает и объединяет одностадников.

* * *

Но шопинг выступает не только в роли наполнителя сточных вод времени, будучи, как справедливо замечает Бланк, «растяжкой» человеческой жизни, устанавливаемой между ее началом и концом. Шопинг, в частности такое его социально-психологическое отложение, как вещизм, успешно имитирует смысл жизни. В нем есть все нужное для того, чтобы обеспечить субъекта пожизненным занятием, – все, начиная от скромного обаяния мира, переоборудованного в торговый зал, до тщательно разработанной системы поощрений для пользоприносителей.

Тип современного преуспевающего человека сформировался около ста лет назад. Один из жрецов Мельницы-Гидры, Дейл Карнеги, не мудрствуя лукаво заявил: преуспевает тот, кто рационально распоряжается своим временем. В чем-то жрец был прав, хотя ни одному дезертиру с Острова Сокровищ не пришло бы в голову назвать это время «своим». Опять же совершенно не ясно, кто тут кем распоряжается. Тем не менее человек успеха, во всяком случае, «не теряет времени даром», по этой причине он всегда занят и ему некогда отвлекаться на посторонние позывные. Однако, в соответствии с мыслью Хайдеггера, его «неотложные занятия» суть всего лишь прикрытие пустоты. Сотня дел придумана для того, чтобы скрыть гнетущее внутреннее безделье, духовную инерцию и душевную лень. Да еще чувство «никомуненужности» – его тоже постоянно приходится припудривать подтвержденными знаками успеха.

Отсюда такое хлопотливое служение идолищу, отсюда же и нешуточная самоотверженность, ведь у преуспевающего вещеглота зачастую и вправду нет времени даже на шопинг… Приходится отказывать себе чуть ли не в единственной радости жизни, в «контактах первой степени» с миром товаров, миром, особенно приветливым к рыцарям пользоприношения. Остаются, правда, контакты второй степени, в которых и воплощен принцип наслаждения для «делового человека». Такие контакты через посредников, точнее говоря, через посредниц можно назвать дистанционным шопингом. В отличие от любимой женщины механика Гаврилова любимая женщина бизнесмена Смита играет роль выносного органа удовольствия. Ее самозабвенное погружение в шопинг компенсирует занятость одержимого пользоприносителя. Только на первый взгляд подобная ситуация может показаться абсурдной или метафорической: здесь как нигде работает правило «муж и жена одна сатана». Жрица успеха, одурманенная вещизмом (удавалось ли пифиям в Дельфах приводить себя в столь полное состояние самозабвения?), часами бродит по Супергипермаркету, удовлетворяя себя шопингом. Резонанс с выносного органа удовольствия достигает чувствительных центров второй сатанинской половины и производит надлежащее действие. Мистер Смит, во-первых, получает чувственное подтверждение своего успеха и правильности совершенного им выбора. Он даже умиляется тонкости душевной организации своей спутницы жизни, которая в одних случаях предпочитает Боша Филипсу, а в других, наоборот, Филипса Бошу. А во-вторых, уже ублаженная шопингом, насытившая свое обыкновенное женское, половина не требует потом слишком многого от супруга.

И она в свою очередь думает с умилением: как немного надо этому дурачку, чтобы чувствовать себя хозяином жизни. Ну, пусть похозяйствует на моих условиях… Получается типичная фигура превратности, из тех, что описываются Гегелем в «Феноменологии духа». Он думает, что имеет ее, она уверена, что имеет по полной программе его, а в результате их обоих имеет Монстр – тот самый, что погубил всех донкихотов и перехватил приношения, адресованные прочим богам. Это и есть точное описание оргии потреблятства, и глагол «иметь» с его характерной двусмысленностью как нельзя лучше передает суть ситуации.

* * *

Помимо широко известной истории о подвешенном кафе, в «Гирлянде желтых лютиков» приводятся и детские воспоминания, которыми Парящая-над-Землей поделилась однажды со слушателями Петербургского подвесного университета.

Мне было уже лет семь, когда я усомнилась в мудрости взрослых. Виновником этого оказались мои родные. Помню, у нас тогда гостил дядя, человек обеспеченный и, как выражалась мама, «правильный». По «ящику» как раз показывали какой-то репортаж про американских бродяг в Индии – на экране мелькнула фотография парня лет двадцати, помнится, у него был какой-то очень удивленный вид. Показали еще его гитару и какую-то сумку, увешанную плетеными ремешками. Голос за кадром сообщил, что этот человек погиб, вероятно, от передозировки наркотиков. Сообщили также, что имя и фамилия погибшего не установлены, местные жители, которые его хорошо знали, называли его просто «янки».

Глядя на меня, дядя прокомментировал услышанное примерно так: «Бессмысленная смерть, бессмысленная жизнь. Сгинул ни за грош, а мог бы ведь человеком стать. Делай выводы, Лиска» – и погладил меня по голове.