январе, в воскресенье после обеда, на пороге квартиры Айрис возник Эдди с букетом тюльпанов в коричневой бумаге. Он приехал на велосипеде, несмотря на то что на улице шел колючий снег. В Лондоне снег – редкость, и Айрис посчитала это добрым знаком. Ведь настала ее последняя зима на Земле.

– Черт возьми, как же холодно. – Он вошел в квартиру, потирая щеки. – Лица вообще не чувствую. А это тебе, малыш. – Он протянул ей букет и улыбнулся.

К тому времени Эдди уволился из «Фридом энд Ко» и работал в другом агентстве. Уже несколько недель они обсуждали, пока обтекаемо, не съехаться ли им. Но вопрос решился сам собой после того, как в четверг вечером Айрис позвонили из Лос-Анджелеса. На размышление ей дали две недели. С того дня ее не покидало ощущение безумной легкости и свободы. Ее охватило прямо-таки дембельское настроение.

– Как мило. – Взяв тюльпаны и не дав Эдди возможности поцеловать ее, Айрис повернулась и пошла на кухню, чтобы поставить цветы в вазу.

Тюльпаны – они до сих пор стоят у нее в глазах. Лоснящиеся розовые лепестки, на пару тонов темнее, чем песок на Никте.

Эдди чувствовал себя у нее как дома. Знал, где в холле оставить велосипед, чтобы не мешал соседям; где повесить шлем и куртку; где хранятся кофе, сахар, спагетти, соль и увлажняющий крем. Но скоро всему этому придет конец. Скоро он забудет все эти подробности, а потом в квартире другой женщины запомнит новые.

Как многие их сверстники, недавно он начал носить очки – от многолетнего сидения перед экраном зрение у всех постепенно ухудшалось. Очки ему шли. В них он больше походил на молодого привлекательного ученого, чем на специалиста по маркетингу. До прихода Эдди Айрис приняла душ, но уже успела покрыться маслянистой пленкой пота. Если он застанет ее в этом жутком виде, возможно, ему будет легче ее отпустить.

– У тебя все хорошо? – осторожно спросил он.

– Да. – Айрис набрала из-под крана воды, подрезала у тюльпанов стебли и поставила их в стеклянную вазу.

– По тебе не скажешь, что все хорошо.

Она расплылась в улыбке.

– Я в полном порядке! – Вероятно, не стоило так улыбаться, это сбивало его с толку. – Хочешь кофе с пирогом?

– Какой пирог?

– С орехом пекан.

– Ну давай.

Если бы у нее была гостиная, она бы попросила его подождать там, пока она варит кофе, режет пирог и шепотом проводит генеральную репетицию своего шального признания, но гостиной у нее не было, и, чтобы заглушить тишину, она включила радио. Эдди сел за стол. Кухню наполнила западноафриканская музыка, мелодичная и проникновенная. Сквозь окна струился белоснежный свет. Слишком сильно работало отопление. Айрис поставила на стол две чашки, кофейник, бутылку молока и два куска пирога и села.

– Пирог сама пекла? – спросил Эдди.

– Да, утром.

– Хочешь подсластить пилюлю?

– В каком смысле? – Она рассмеялась, но он ее не поддержал.

– Ты никогда ничего не печешь. Что происходит?

Айрис разлила по чашкам кофе, добавила молока и помешала:

– Ладно. Я должна кое-что тебе сообщить. Тебе не понравится.

– Ты беременна?

– Хуже.

– Ты решила стать мужчиной?

– Эдди…

– Прости.

– Слышал про «Жизнь на Никте»?

– Да, – медленно произнес он. Рот у него сам собой открылся, но при этом он продолжал улыбаться, как будто заранее не верил в то, что она собиралась сказать.

– Меня взяли, Эдди. Я буду жить на Никте.

Он молчал. Испытующе смотрел ей в глаза, надеясь, что морок рассеется и она рассмеется: типа шутка. У Айрис затряслись руки. Она зажала их между коленями.

– В июне я уезжаю из Лондона. – Она смотрела в стол. – Сначала в Калифорнию для обучения, но сюда уже не вернусь. В сентябре отправляюсь на Никту. Но ты никому не говори. Мне разрешили рассказать только самым близким людям.

Она подняла глаза. Эдди по-прежнему хранил молчание. Он застыл и больше не улыбался, даже не смотрел на нее.

– Ты шутишь? Дурака валяешь, да?

– Нет.

– Я тебе не верю. – Он помотал головой.

Айрис никогда не видела его таким серьезным, таким растерянным. Совсем на себя не похожим. У Эдди все всегда было просто и логично и всем проблемам находилось решение.

– Ты первый, кому я рассказываю. Даже родители еще не знают. И Киран тоже.

– Где она? – тихо спросил он, глядя на пирог, к которому не притронулся. Глаза у него горели, а веки покраснели, как будто он вот-вот заплачет.

– У родителей.

– Значит, это прощальный пирог.

– Нет!

– Понятно. – Он поднялся и, не глядя на нее, вышел из кухни.

– Эдди.

Он схватил куртку и шлем, но не надел их, потому что хотел как можно скорее уйти. Айрис наблюдала за ним, стоя в дверях кухни.

– Эдди.

– Что? – Он смотрел в сторону.

– Я думала, ты будешь…

Он повернулся к ней.

– Что? Ты думала, я буду умолять тебя остаться? – Он говорил зло и жестко.

– У меня есть две недели, чтобы решить.

– Но ты уже приняла решение, не так ли?

Айрис не ответила.

– Чего ты от меня хочешь? – рявкнул он.

Айрис вздрогнула.

– Не кричи на меня.

– Иди к черту! Вали хоть на Луну и живи там, если хочешь.

– Это планета.

Эдди, уронив вещи на пол, вернулся и схватил Айрис за запястья.

– Ой, больно! – притворно вскрикнула она, хотя больно ей не было. Она попыталась вырваться из его хватки, надеясь про себя, что он ее не выпустит. По ее лицу потекли слезы. – Не бей меня.

– Боже, я не собираюсь тебя бить, – сказал он, перемещая руки с запястий на плечи. – Вообще, что, черт возьми, происходит?

Слезы капали с лица Айрис на футболку, пропитывая ее влагой. Из носа текли сопли, но она не могла их утереть, потому что Эдди был очень близко. Ее сотрясали бесконтрольные рыдания, она хрипела, как животное. В первый раз за долгие годы она плакала в присутствии другого человека.

– Скажи мне, Айрис. Пожалуйста.

– Я… я… я… не могу говорить.

– Просто дыши. Я никуда не уйду. Расскажи мне, что происходит.

– Не могу, Эдди, не могу.

– Что не можешь?

– Не могу, не могу, не могу тебе рассказать.

Он отпустил ее. Айрис утерла лицо ладонями и вытерла их о джинсы. Вся нежность Эдди куда-то улетучилась. Он вздохнул, как разгневанный родитель.

– Зачем ты на это идешь? – спросил он, не глядя на нее.

– Потому что я так хочу. Это моя жизнь. – Она чувствовала, как слезы на лице кристаллизуются в соль.

– Есть вообще кто-нибудь, кто тебе небезразличен?

– Что за вопрос?

– Ну, есть или нет?

Ярость закипела у нее внутри, гнев на всех и вся: на Эдди, на мать, на отца,