Николь сделала глубокий реверанс, держа спину прямой, как палка, и изящным жестом пригласила его за стол. Голова у нее была не прикрыта, и де Мариньи весь вечер любовался игрой бликов в ее золотистых волосах. Он решил, что в ней больше нормандской крови, или, возможно, даже немецкой, потому что красота ее была не южной, как у большинства француженок, а холодной, северной, что нравилось ему гораздо больше. Темноволосыми красотками он был сыт по горло, и блондинка станет приятным разнообразием в его хотя и беспутной, но уж слишком однообразной жизни.

Они молча поужинали, и виконт признал, что предложенная ему простая еда была на редкость вкусна. Хотя в этом скорее всего был виноват его зверский голод.

После ужина, во время которого они с Николь не сказали друг другу и пары слов, де Мариньи остался в столовой за бокалом вина, а девушка, наскоро с ним попрощавшись, бесшумно удалилась. Тонко усмехаясь, виконт потягивал неплохое вино, вспоминая ее нежные прелести и думая о том, как приятно будет ласкать ее невинное тело. Не осознавая, что говорит вслух, протянул:

— Надеюсь, она окажется чувственной любовницей. Жаль, что ненадолго…

За спиной раздался ускользающий шорох, и он резко повернулся. Марселла сноровисто собирала со стола грязную посуду, наклонясь при этом гораздо ниже, чем требовалось, открывая почти не прикрытую косынкой грудь. Де Мариньи прекрасно понял, что это значит, но проигнорировал столь откровенное приглашение. Эта девица ему была не нужна. Какой-нибудь мещанин с удовольствием побарахтается в ее постели, но не он.

Сделав вид, что не заметил ее приглашающий взгляд, раскрыл окно и вышел в сад, сердцем чувствуя, что Николь там. Спать ложиться еще рано. Чем еще заняться хорошо воспитанной девушке, как не вечерней прогулкой среди распускавшихся цветов? Ведь не чтением же?

Николь и в самом деле была в цветнике во всё той же грубой накидке, что он встретил ее днем. Склонив хорошенькую голову в надвинутом на самые брови капюшоне, она молча любовалась головками начинающих распускаться лиловых фрезий, когда де Мариньи нарушил ее уединение.

Если ей и не понравился его неурочный визит, она ничем не выдала своего недовольства. Виконт отметил про себя, что в деревне нравы куда проще, чем в Париже. Встав рядом в почти неприличной близости, так, что ощутил исходящее от нее ее нежное и свежее благоухание, так не похожее на резкие ароматы придворных дам, заглушающих запах пота и испражнений неимоверным количеством духов, спросил:

— Вы хорошо знаете своего отца?

Николь с недоумением посмотрела на настойчивого гостя. Что ему от нее нужно? Ответила подчеркнуто неохотно, чтобы тот осознал неуместность своих неприличных вопросов:

— Я его не видела ни разу в жизни. У него есть законные дети. Я ему ни к чему.

Вдохнув ее аромат затрепетавшими ноздрями, от которого у него слегка закружилась голова, виконт с нарочитым равнодушием поправил:

— У него остался только один сын. Вся его семья вместе с женой умерла от оспы два года назад. Сам маркиз с сыном спаслись потому, что были в это время во Фландрии.

Немного помолчав, Николь признала:

— Я этого не знала. Мне никто ничего о маркизе не говорит. Да и какая мне разница?

Улыбнувшись одними уголками губ, виконт согласился:

— Никакой. Вам здесь не скучно?

Подняв на него вопросительный взгляд, она недоуменно переспросила:

— Как это — скучно? Это когда нечего делать?

Поняв, что от безделья она не страдает, де Мариньи изменил вопрос:

— Ну, одиноко?

Ответ был простым и ясным:

— Я привыкла. Я всегда одна. Если не считать Марселлы, конечно. Мы с ней как сестры.

Вспомнив взгляды, которые на него кидала знойная красотка, виконт скептически подумал: до первого не поделенного мужика. Эта Марселла никакого соперничества не потерпит. Но ему, в принципе, до нее никакого дела нет. Самое большее послезавтра он будет уже в пути. И он украдкой бросил похотливый взгляд на скромно прикрытую косынкой небольшую грудь Николь, возбуждавшую его куда больше, чем выставленные напоказ тяжелые груди Марселлы.

Темнело, на небе появилась ярко светившая луна. Оставаться в такое позднее время наедине с мужчиной значило подвергать опасности свою добродетель, и Николь, извинившись, быстро пошла в шато. Виконт, не отставая, отправился за ней. Войдя с заднего хода, она остановилась перед небольшой дверью и попрощалась.

Де Мариньи отвесил вежливый поклон, делая вид, что они расстаются.

Пройдя с десяток метров по темному коридору, зашел к себе. Выждал около часу, и, когда в доме затихли все звуки, накинул на голое тело расшитый павлинами китайский шелковый халат, вышел из комнаты, бесшумно ступая, как солдат в ночной вылазке в тыл врага.

У дверей Николь немного помедлил, чувствуя, как напряжен. Он даже не был уверен, что сможет быть терпеливым и нежным, так жаждало женской плоти его готовое к близости напружинившееся тело. Чувствуя, что не в силах ждать ни одного мгновенья, рывком распахнул двери.

Николь тихо сидела у догорающего камина в кресле с высокой спинкой, расчесывая деревянным гребнем длинные волосы. Они живым огнем струились сквозь ее пальцы, создавая вокруг нее красновато-золотистый поток огня.

Услышав звук открывшейся двери, Николь мягко спросила, не глядя, кто пришел:

— Ты что-то забыла, Марселла?

Де Мариньи сделал по-кошачьи бесшумный шаг и плотно закрыл за собой дверь, подосадовав, что на ней нет засова. Всё его существо ликовало. Он и не помнил, чтобы его когда-то так радовало предстоящее сближение с женщиной. А в его жизни встречались редкие красотки, умеющие ублажить опытного в амурных делах мужчину.

Не слыша ответа, Николь отвела волосы от лица и посмотрела на дверь. Увидев, кто это, испуганно вскочила и, вытянувшись, как стрела, недобро уставилась на непрошеного гостя.

Простая полотняная рубашка без всяких кружев и рюшей почему-то еще больше возбудила де Мариньи. Протянув к ней руки, он хрипло побормотал:

— Как ты хороша, моя прелесть!

Но вместо того, чтобы немедленно упасть в его раскрытые объятья, девушка отошла назад, постаравшись, чтобы между нею и нарушителем ее покоя оказался громоздкий стол, и ледяным тоном спросила:

— Что вам угодно?

Это его посмешило. Видно было сразу, чего ему угодно. Но ответить пришлось в духе ушедшей вместе с королем-солнце куртуазностью:

— Я жажду твоей любви, моя красавица!

Она побледнела еще больше, только на скулах, выдавая ее волнение, начали гореть два ослепительно ярких пятна, и с ненавистью посмотрела на охальника. Де Мариньи несколько смутил этот неприязненный взгляд, но не настолько, чтобы отступить.

Медленно, не спеша, прекрасно понимая, что сопротивление еще больше распаляет его страсть, мужчина начал надвигаться на девушку. Но она повела себя вовсе не так, как он ожидал. Вместо того, чтобы посопротивляться для вида, делая слаще его победу, она с горечью воскликнула: