От, вроде бы, совершенно невинного прикосновения у меня, кажется, порозовели щеки, потому что Ариадна Кармайкл окинула композицию еще одним оценивающим взглядом и промурлыкала:

— О, служебный роман. Как… оригинально.

Я бы назвала это не служебным романом, а романом по долгу службы, но, пожалуй подобные уточнения будут все же лишними…

Вслед за Кармайклами подтянулись другие. Люди ненавязчиво курсировали в загадочном круговороте, то сталкиваясь, то вновь расходясь. Я не знаю, сколько раз уже Энтони озвучил мое имя, представляя меня очередным знакомым, знаю только, что я уже отчаялась всех представленных запомнить. И тут, когда очередные знакомые Уолтера от нас отошли, откуда-то сбоку прозвучало:

— Трейт? Госпожа Трейт? Прошу прощения, а вы случайно не родственница…

— Родственница, — не задумываясь, подтвердила я, оборачиваясь.

Передо мной стоял мужчина. По виду за пятьдесят, цепкий карий взгляд, жесткие носогубные складки. Невысокий, чуть выше меня, и с довольно округлой фигурой, но добродушным толстячком он отнюдь не выглядел.

— Найджел Трейт приходится мне дедушкой, — спохватившись, уточнила я, сообразив, что из-за моего неожиданно быстрого ответа на не до конца заданный вопрос, мы зависли в молчании, разглядывая друг друга.

— Надо же, кто бы мог подумать, что у старика Трейта может оказаться такая юная и очаровательная внучка. Я был свято уверен, что его внуки уже старше меня.

— Некоторые старше, — подтвердила я очевидное. — Просто мой отец младший сын дедушки, а я — тоже далеко не первый ребенок. А вы?..

— Простите, как бестактно с моей стороны. Лорд Роберт Пэриш, граф Риверс.

— О, я знаю! — обрадовалась я. — Вы глава департамента по контролю магии. Вы поэтому знаете дедушку? Вы вместе работали?

— Имел честь, — рассмеялся лорд Пэриш. — Хотя я не буду отрицать, мы все вздохнули с облегчением, когда господин Трейт наконец осчастливил нас уходом на покой.

Дедушка дожил до девяноста шести лет. А работал до восьмидесяти пяти. И уйти со службы его заставили только проблемы со здоровьем. А вот остроту ума он пронес через старость без потерь. Впрочем, как и сложный характер. Так что если департамент от его ухода выдохнул, то многочисленная родня — взвыла. И до последних его дней передавала деда из рук в руки как переходящее знамя, символ стойкости и смирения. Одно хорошо, о том, чтобы родственники не иссякли вдруг, дед действительно позаботился: двенадцать детей и более сорока внуков…

— Я так понимаю, вы сопровождаете господина Уолтера, — произнес лорд Пэриш.

Я оглянулась. Энтони, видимо, утомившись представлять меня людям, отошел в сторону, когда понял, что с кем-то я смогла наладить диалог, и теперь сам о чем-то довольно оживленно беседовал с Кармайклом. Но из виду он меня не выпустил, потому что стоило мне обернуться — наши взгляды сразу встретились, и я торопливо повернула голову обратно.

— Да, господин Уолтер любезно предложил мне сопровождать его на этом почетном мероприятии.

— Должно быть, ваш отец работает с господином Уолтером?

— Нет, мой отец целитель и живет в Лестренже.

— Надо же… — задумчиво протянул глава департамента и окинул меня новым взглядом.

У него хватило такта не интересоваться, где же тогда миллионер умудрился подцепить девицу вроде меня — дочку целителя без связей и вереницы славных предков, однако вопрос определенно читался в этом взгляде.

А мне вдруг подумалось — а ведь я ему писала. Глава департамента был среди тех, кому ушли мои письма с описанием предполагаемой проблемы. Хотя, вероятнее всего, конкретно до лорда Пэриша письмо и не дошло, осело на столе, а затем и в урне одного из секретарей его заместителей.

Вот передо мной стоит человек, который действительно мог бы что-то сделать, а я ничего не могу ему сказать, связанная дурацким контрактом.

Хотя, если бы не Энтони Уолтер, я бы тут не стояла и с графом Риверсом не разговаривала. И почему в этой жизни все так сложно?..

— Вы работаете, госпожа Трейт?

И как назло судьба продолжала издеваться, потому что глава департамента не торопился от меня отходить. Неужели ему настолько было интересно глазеть на внучку старого криминалиста? Еще и вопрос такой, что хоть вой.

— Нет, — пробормотала я, но отказываясь вешать на себя очевидно напрашивающийся ярлык «безработная содержанка господина Уолтера», поправилась: — Пока нет. Я закончила Ланландский университет, и сейчас готовлю материал для защиты докторской диссертации.

— Неужели? Внучка Трейта — ученая дева? И где же располагается сфера ваших научных интересов?

— Магический фон, — скрепя сердце признала я. В конце концов, это ведь еще не разглашение и не нарушение контракта, я не обязана уточнять какие именно аспекты магического фона я изучаю!

— Интересный выбор, интересный… и что, нам стоит ждать от вас каких-нибудь революционных открытий?

Без ножа режете, Ваше Сиятельство!

Я слабо улыбнулась:

— Я пока только аспирантка, лорд Пэриш. О значимости моей работы судить не мне.

— Достойный ответ скромной девушки, — похвалил меня граф и на этом его любопытство наконец исчерпалось. — Что ж, всего доброго, госпожа Трейт. Был рад познакомиться.

— Большая честь для меня, Ваше Сиятельство, — я склонила голову, и мужчина отбыл.

Я проводила его тоскливым взглядом.

— Я рад, что тебе есть, с кем здесь поговорить, — прозвучало над ухом, и я обернулась.

Уолтер легонько чокнулся своим бокалом о мой и сделал глоток.

— Это был глава департамента контроля магии.

— Я знаю.

— Можно я поговорю с ним про фон?

— Конечно, — Энтони ухмыльнулся углом рта, — нет. Вся информация про магфон и результаты твоих исследований в течение года принадлежит мне. Идем, концерт вот-вот начнется.

Я одарила промышленника очередным укоризненным взглядом — ну как можно быть настолько равнодушным к судьбе человечества? — но приняла предложенный локоть и позволила сопроводить себя в концертный зал, где волшебный голос оперной певицы на некоторое время заставил меня позабыть обо всех сложностях и о том, что сидящий рядом мужчина мне глубоко неприятен.

— Ты что, плачешь?

— Ничего я не плачу! — возмутилась я, смаргивая предательские слезинки, пока вокруг нас с шорохом и скрипом двигались стулья — концерт закончился, божественный голос растаял под сводами зала, аплодисменты стихли, и люди пришли в движение, готовясь после духовного голода утолить телесный.

— У тебя блестят глаза.

— Это от восторга! Драматическое колоратурное сопрано… ты знал, что это крайне редкий певческий голос? А орнаментация какая! Виртуозно импровизирует. Не удивительно, что она живая легенда… неужели, ты еще где-то слышал подобное?