— Не губите, милорд! — повторила она, рыдая. — Я открою вам тайну госпожи. Только не губите!

— Что ещё за тайну? — фыркнул тот презрительно.

— Очень, очень большая тайна, пощадите только, милорд, всё расскажу! — зачастила служанка.

— Ну, говори, — нехотя промолвил наместник, наслаждаясь раболепием обнажённой девушки.

— Тайная страсть есть у госпожи моей! Прелюбодействует она с его милостью бароном Сиурдом Тувлером!

Минук замер, не поверив услышанному. Нет, не любил он Халну и не хранил верность. Но совершённое ею не укладывалось в понимании, отторгалось сердцем и уже клокотало безумие гнева. Как! Как могла она! Ведь он — наместник! Почти король! Он в милости у самого Инегельда Пятого, тогда как графиня и весь её род в опале! И при этом она смеет прелюбодействовать чуть ли не у него на глазах! Проклятая еретичка!

— Лжёшь, девка… — выдавил он, побагровев.

— Видят боги, не лгу, милорд! Сама углядела…

— Что?! Что ты углядела?! — прошипел Минук, перебив служанку.

— Как выходили они из одной комнатки. Сначала его милость барон Сиурд Тувлер вышел, а потом осторожно вышла госпожа моя.

— Когда?! Когда это было?!

— Несколько дней назад, милорд.

— А до этого или после?

— Не ведаю, милорд, не губите…

Минук Уулк прожигал взглядом валяющуюся у него в ногах служанку, а затем произнёс сквозь зубы:

— Останешься при госпоже, быть посему. Но будешь сообщать мне о каждом её шаге. Поняла?

— Да, милорд! Я всё поняла. Я буду молиться богам за вашу доброту…

Служанка залилась слезами благодарности.

— Иди прочь, — поморщился Минук.

— Но, как же я… — растерялась девушка, закрываясь стыдливо руками.

Наместник чертыхнулся, быстро накинул свою одежду и широким шагом покинул комнату.

Проводив его взглядом, девушка с пола перебралась на кровать, натянув одеяло, свернулась калачиком, вздрагивая в рыданиях.

В полутёмной комнате на подсвечнике оплывали три свечи. Язычки пламени подрагивали, немного разгоняя полумрак. Неверные, размазанные тени ползали по каменным стенам, сводчатому потолку, кровати. Вскоре девушка успокоилась. Она так и лежала, сжавшись в комок, невидящим остановившимся взглядом уставившись в узкое окно, где бушевала метель, завывал ветер, гоня по вечернему темнеющему небу низкие рваные тучи.

Прошло несколько дней, ставших для служанки настоящей мукой: следить за госпожой и улыбаться ей, а потом доносить наместнику…

Однажды девушка увидела, как графиня, уверенная, что никого в большой комнате задрапированной портьерами нет, извлекла из ларца какую-то тряпицу, развернула и начала толочь то ли траву, то ли листья, толком не получилось разглядеть. Первое, о чём подумалось — чёрная магия. Но госпожа не походила на колдунью. Второе, что пришло в голову — любовный приворот для барона, отчего почитание к госпоже почти пропало из сердца служанки: ей стало жалко господина. И вдруг пришло пугающее озарение — зелье для наместника?! Ну, конечно же! Госпожа и барон любовники, наместник им мешает… Это так потрясло, что она едва не выбежала из-за портьеры.

Графиня меж тем набрала немного размельченного, ссыпала в небольшой мешочек, сунула в отворот рукава, остальное убрала в замыкающийся ларец, спрятала ключик в раскрытом рыле кабаньей головы, укреплённой на стене среди других охотничьих трофеев, и покинула комнату.

С бешено колотящимся сердцем девушка извлекла ключик, открыла ларец, достала тряпицу и развернула. Перед ней было что-то мелко натолченное зелёного цвета.

«Разве может зелье выглядеть так? — подумалось тревожно. — А почему нет? Что я знаю об этом? Ничего. Надо взять и попробовать. Но на ком?!»

Рискнула набрать немного, завернула в батистовый платочек, быстро всё убрала и положила ключик на прежнее место.

Проверить зелье решила на одной из собак, свободно гуляющих по дворцу. По какой-то причине та невзлюбила девушку и всякий раз рычала, когда им приходилось встречаться.

Порошок служанка ссыпала в надрез на куске мяса и кинула его нелюбимой псине. Та недоверчиво обнюхала его, жёлтыми злыми зрачками подозрительно глянула на девушку и не стала жрать.

«Чтоб ты сдохла!» — гневно подумала служанка.

Когда собака с независимым видом ушла, девушка забрала мясо и направилась в псарню где, улучив момент, когда псарь отвлечётся от разговора с ней и отойдёт, бросила мясо какой-то гончей. Та подхватила его на лету и проглотила.

Служанка стала ждать, но ничего не происходило. Чтобы не вызвать ненужного подозрения, пришлось сослаться на дела и пообещать зайти позже. Псарь, плотоядно и многозначительно улыбаясь, проводил её к выходу.

Спустя пару дней, до неё дошёл слух, что в псарне издохла гончая. Отчего, никто понять не может.

Зато служанка поняла всё.

Снова стало страшно, но ещё страшнее быть вышвырнутой из дворца по прихоти наместника.

Несколько дней она раздумывала и решилась.

Опять набрала зелья, а при встрече с наместником и после его старательного ублажения незаметно высыпала всё в приготовленное заранее мясное блюдо, щедро приправленное зеленью.

Минук Уулк съел с удовольствием, сидя обнажённым на кровати, не озаботившись накинуть на себя платье.

Служанка изо всех сил старалась сохранить выражение учтивости и почтения. Ей это удалось. Наместник одарил её серебряной монетой, милостиво похлопал по щеке и ушёл.

Хална с застывшей на лице маской вежливости и лёгкой полуулыбкой на припухлых красивых губах внимала своему благоверному. Серые глаза опущены долу. Причиной тому служила тщательно скрываемая графиней неприязнь к супругу. Женщина опасалась, что глаза её выдадут, и наместник сумеет всё понять. Она и место выбрала в тени, устроившись в дубовом кресле с высокой прямой резной спинкой, не позволяющей принять расслабленную позу.

На Халне было длинное белое платье с узкими рукавами, голову покрывал белый платок, оставлявший открытым лишь лицо. Лоб стягивал неширокий золотой обруч, на тонких изящных пальцах, сжимающих тёмные дубовые подлокотники, сверкали драгоценные перстни с играющими на ограненных камнях бликами пламени. Жар огня в камине не доставал до женщины и она прилагала усилия, чтобы не трястись от холода. Очень хотелось подойти, согреться, но в этом случае Минук мог увидеть её глаза, а этого не хотелось.

Он, стоя у большого камина с весело пылающим огнём, поворачивался к пламени то спиной, то боками, согреваясь от холода большой залы с высокими потолками и узкими стрельчатыми окнами с небольшими цветными квадратиками стёкол в деревянных рамах. В окна падал свет холодного зимнего солнца, а на крестовинах сквозь стёклышки просматривался нанесённый прошедшей метелью снег. Минук испытывал странный озноб, тело пронизывал не только холод большой залы, но и какой-то иной холод, от него не согревал даже жаркий огонь. Придворный лекарь ничего не смог определить и предположил, что господин занемог из-за метели, выдувающей всё тепло комнат. Подумав, Минук согласился, решив, что недуг пройдёт.