– Мария Сергеевна, не откажете в удовольствии прогуляться с вами по Невскому проспекту? Возможно, мы с вами теперь очень долго не увидимся. Потому я хотел показать вам напоследок кое-что весьма и весьма интересное. Вздрогнув от неожиданности, она тут же радостно оглянулась. Знакомая фигура с легким золотистым сиянием, увенчанная цилиндром и закутанная в темный плащ, отвесила легкий изящный поклон.

– Александр Сергеевич… – пробормотала она, задыхаясь от волнения. – Это вы…

На Невском было на удивление немноголюдно, даже для мокрой погоды. Прохожие жались к стенам домов и совсем не обращали внимания на девочку, которая шла без зонта и притом оставалась совершенно сухой. Маша и Пушкин не говорили друг другу ни слова. Казалось, вообще ни о чем не нужно говорить. Маша наслаждалась странным ощущением причастности к чему-то тайному и непостижимому, что пронизывало сейчас каждую клеточку ее тела. Не хотелось нарушить удивительное равновесие внутри, которое, возможно, ей не придется испытать уже до самой смерти.

– Машенька, надеюсь, вы понимаете, зачем мы здесь? – все-таки спросил ее наконец Пушкин. – Любую историю надобно заканчивать финальной главой, где интрига наконец проясняется и даются ответы на все вопросы. Кто главный злодей, кто главный герой, в чем суть басни. Тем паче, что у вас, насколько я понимаю, есть вопросы. Вернее, один вопрос. Почему господин Бутадеус поступил именно так, а не иначе?

Маша, молча кивнув, отвела взгляд. Воспоминание о похожем на мумию старике с гаденьким смехом и еще более гадкими намерениями почему-то вызывало у нее сейчас чувство безграничной жалости и сожаления о чем-то безвозвратно и навсегда упущенном.

– Для начала, думаю, не худо бы пояснить, что же такое произошло с нашим несчастным рыцарем. Как я понимаю, давным-давно, во времена еще Первого крестового похода, беднягу соблазнил дьявол, забрав в залог его душу. Тут сразу возникает вопрос: что же такое душа, зачем нужна она человеку и почему нечистый так озабочен, чтобы человека этой самой души лишить? Душа, Машенька, это частичка в бренном теле нашем той силы, которая создала все сущее. Источник нашей собственной творческой энергии, дающий нам дар преображать себя и мир вокруг на долгом, нелегком пути к бессмертию человеческому. Ежели человек лишается души, зачастую по своему собственному небрежению, он словно живая машина – ходит, ест, пьет, но человеческого в нем на самом деле уже и след простыл…

Видимо, эта мысль так расстроила Пушкина, что он вдруг остановился посередине тротуара и с минуту постоял молча, вглядываясь в лица случайных прохожих.

– Печально, очень все это печально, – наконец снова заговорил Пушкин, словно наблюдения подтвердили наихудшие его опасения. – Проходят века, а люди наступают на одни и те же грабли. Вот скажите, Машенька, известны ли вам имена разнообразных сановников и чинуш николаевской России, что, надувшись от гордости, ездили здесь в великолепных экипажах, полагая себя пупом земли? Где они сейчас? Даже памяти от них не осталось, всю разметало революцией. Хотите, открою секрет? У человечества есть целых две истории. В первой зачастую всем заправляют как раз вот эти расфуфыренные господа, заполненные ощущением собственного величия, как голландские бочонки селедкой. Но это история, скажем так, нижняя. Она призвана устраивать условия для нормальной жизни, дабы люди не гнули с утра до ночи спины ради куска хлеба, а могли заняться чем-то более возвышенным. Принять участие в истории высшей, творческой, которая нужна, чтобы человек преодолел смертную судьбу свою и стал тем, о ком даже я могу сейчас только догадываться… Иногда отчаяние берет от того, как медленно, ужасно медленно меняется человечество! Увы, соблазны власти и денег остаются для миллионов людей главным объяснением жизни. Их душа мало-помалу хиреет, засыхает и скукоживается, превращая своих хозяев в ходячие машины. Спасти таких людей от исчезновения в бездне времени очень, очень сложно…

Маша сама нередко задумывалась над тем, о чем сейчас говорил ей Пушкин. Почему откровенно плохие люди часто становятся начальниками? По какой причине какой-то вор живет во дворце, а нормальные граждане вынуждены ютиться в коммуналке с протекающими батареями? Видимая несправедливость жизни, которой она насмотрелась к своим тринадцати годам, настойчиво требовала объяснения. То, о чем рассказал ей Пушкин, все расставляло по своим местам. Погоня за богатством и властью оказывалась чем-то сродни самоубийству.

По Зеленому мосту они перешли через Мойку. Пушкин снова вернулся к Бутадеусу:

– Шанс на воскрешение человеческого есть даже у самого закоренелого злодея. Для того нужно совсем немного. Почувствовать, что в общем течении жизни заложен смысл, неизменно переходящий из столетия в столетие, и захотеть постигнуть эту великую загадку. Помните, рыцарь поминал Главную тайну жизни? Ключ к этой великой тайне – красота и гармония тварного мира, окружающая нас повсюду. Не правда ли, когда мы видим нечто прекрасное, в нас появляется желание сотворить подобное, самим сделать шаг к высшему совершенству? Все искусство, и поэтическое, и художественное, построено на этой жажде подражания высшей красоте! Думаю, Бутадеус узрел однажды нечто, что поразило его, и образ этот заронил в нем зерно настоящей жизни. Зерно прорастало, пусть трудно и медленно, но в какой-то момент рыцаря захватила непреодолимая волна любви к настоящей жизни. Желание объединиться со всем прекрасным, что сотворило человечество, и плыть, плыть по той самой реке, о которой он нам говорил…

Сдвинув брови, Маша удивленно взглянула на Пушкина.

– И поэтому он выстрелил в себя? Поэт печально кивнул:

– Да. Его уход стал большим благом для всех нас. Он прекрасно это понимал. И потому направил пистолет себе прямо в сердце.

У Маши задергались плечи, по щекам к губам потекли соленые слезы, а нос отчаянно захлюпал.

– Но… но… – прорвалось у нее через рыдания, – значит, и для него остается надежда не исчезнуть бесследно? Раз он все понял и в самый последний момент сделал правильный выбор?

Сильно сжав ее плечо, Пушкин негромко ответил:

– Надежда, Машенька, есть всегда. Может быть, к примеру, все зависит от того, как вы проживете свою жизнь. Если благодаря всей этой истории сможете совершить нечто воистину великое, ему, возможно, многое и простится. Потому, видится мне, ничего еще не решено… Полагаю, сейчас у вас могут появиться свои мысли на этот счет. Мы уже почти пришли…

Они свернули на Большую Морскую улицу, ставшую в рождественскую ночь местом масштабного кошачье-крысиного побоища, и двинулись в сторону Дворцовой площади. Даже издали Маша заметила странное золотистое свечение, изливавшееся на них через арку Генерального штаба. А когда в поле зрения показалась сама площадь, у нее просто перехватило дыхание. Вместо пятидесятиметровой Александрийской колонны центр ее занимал огромный, уходящий в бесконечность огненный столб шириной метров в десять. Его цвет изменялся от рубиново-красного до спело-желтого, а за идеально ровными, непонятно чем образованными стенками среди пламени мелькали почти неуловимые и нераспознаваемые для глаза образы. Сновавшие по площади под дождем редкие горожане и туристы конечно же не замечали никакого гигантского столба из огня, и их полное безразличие делало открывшееся Машиному взору зрелище еще более странным и даже диким.