«Вот тебе и пик военной карьеры, – думал Лешка, вглядываясь в слабый огонёк жирового светильника. – Какой-то один дурак и самодур встретился на жизненном пути, и вот всё разом под откос и покатилось. Ладно, он дворянин, и уж как-нибудь, но выпутается из всей этой скверной истории, а вот что будет с теми, кто из мужицкого, „подлого“ сословия в солдаты загремел? Легко можно пулю или петлю заработать! Как же не вовремя это всё случилось! Барон Оффенберг в Бендерах и неизвестно когда здесь вообще будет. Вот бы кто смог всё уладить, хотя и всыплет потом по первое число. Да-а, а без него выпутаться будет очень и очень сложно».

– Вашбродь, вашбродь, Ляксей Петрович, вы ли это? – раздался из коридора приглушённый голос Афанасьева.

Лёшка приник к двери, прислушиваясь.

– Вашбродь, это я, Васька, рядовой Афанасьев и капрал Гусев рядом со мной.

– Тут я, тут, – откликнулся Егоров. – Живы там, не помяла вас пехота?

– Да не-е, – протянул Рыжий. – Так только, фонарь мне под глаз подвесил их поручик, когда я потребовал обо всём этом вам доложить. А так-то ничего, холодновато вот только, шинелки-то наши забрали гренадёры.

– Ну, держитесь, братцы, вы главное никому не хамите и ни в чём не перечьте, во всём на меня ссылайтесь, – приказал Лёшка. – Авось вскоре решится всё.

В это время грохнула дверь, и визгливый голос загомонил в коридоре:

– Не болтать, разговоры содержащихся на гауптвахте строжайше запрещены!

– Простите, Бога ради, Ваше благородие, – опять донёсся басок Василия. – Из-за меня, из-за дурня, ведь все тут страдают.

– Молчать! Молчать, я сказал! – орал всё тот же визгливый голос. – Я вот сейчас ведро ледяной воды принесу и окачу вас всех. Вмиг заледенеете тут и языком болтать перестанете.

Угроза была реальная, оказаться мокрым в этом холодном подвале было весьма опасно, и больше терпения тюремщика никто не испытывал.

Время в этой холодной темени шло по каким-то своим законам, и Лёшка успел уже порядком замёрзнуть, свернувшись калачиком на жёстких нарах, когда где-то сверху грохнула дверь и железные засовы, а потом в коридоре послышались голоса и топот ног нескольких человек.

– Отпирайте камеры, сержант, я вам сказал! Быстро! – послышался знакомый голос.

Ему ответил угодливо тот визгливый, который обещал всем только недавно холодные водные процедуры:

– Ваше высокоблагородие, прошу вас извинить покорно, меня ведь Александр Фёдорович не помилует, выпорет и в самой сырой камере опосля закроет, как же так, как же без его личного указания-то?

– Да ты что, полудурок, сержант?! Для тебя приказа самого главного квартирмейстерства армии уже мало? Под суд за неисполнение приказов захотел?! – послышался всё тот же знакомый голос, но уже с нотками гнева. Дверь камеры распахнулась, и в свете фонарей Лёшка увидел знакомое лицо майора Баранова.

– Я забираю подпоручика и его людей. Они переводятся на гарнизонную армейскую гауптвахту, так можете и предать полковнику Думашеву. А если у него возникнут какие-нибудь вопросы, так пусть с ними обращается прямо к главному квартирмейстеру, к бригадиру Денисову Ивану Фёдоровичу, – пояснял невысокому худому унтеру и стоявшему за ним дежурному полковому капитану офицер контрразведчик. – А вы, задержанный, выходите из камеры и ждите у двери всех остальных.

Нда-а, вид у Сергея Николаевича был, мягко говоря, не ласковый. От него так и веяло холодком казёнщины. «Ну ладно, всё равно хоть какое-то движение и карьерный рост – из полковой пехотной гауптвахты да в гарнизонную, армейскую», – подумал иронично Егоров, шагая вслед за Барановым. Тот шёл вперёд, не оборачиваясь, словно бы и вовсе не знал Егорова.

За ними в отдалении нескольких шагов следовали и Афанасьев с Гусевым в окружении комендантского десятка при капрале и со штыками на ружьях.

Подходя к зданию штаба, майор кивнул старшему из «комендачей»:

– Этих двух под замок, а подпоручика я забираю с собой. И передай, чтобы их покормили, ужин-то уже час как отбили.

– …Дождёмся, досидимся здесь! – горячился Цыган, выкрикивая из строя. – Сначала Гусева с Васькой в подвал упекли, потом его благородие туда же бросили. Вон, выборгские говорят, что уже завтри, как только их полковник поутру опохмелится, робят на виселице вздёрнут, на самой ближайшей площади. Как воров и мятежников их повесят, и даже уже бумага какая-то на это есть, их каптенармус вон сам её мельком видел. А Ляксея Петровича вешать не будут, а за дерзость и за то, что он полковнику перечил, его к расстрелянию приговорят, потому как дворянина в военное время не можно вешать, а только вот так вот разрешено казнить!

– Это тебе тот же каптенармус поведал, Федька, или ты всё сам сейчас придумал? – спросил смуглолицего егеря стоящий перед строем Макарыч.

– Есть ещё люди, – неопределённо буркнул Лужин и с важным видом зачесал щёку.

Старый уставной сержант колебался, всю свою долгую служивую жизнь он привык безропотно подчиняться и выполнять указания старших, а последнее указание их командира гласило: «Никуда не лезть и ничего не предпринимать!» Но, с другой стороны, как можно было сидеть здесь и ждать, когда забьют барабаны, извещающие о казни боевых товарищей? Нет, так тоже дело не пойдёт! Мы все здесь связаны одной судьбой, как сам говорил Ляксей Петрович, один за всех, и все за одного?! Сам погибай, а товарища выручай?! А теперь вот над ним нависла опасность, и мочи ждать, как всё там обернётся, у него уже просто не было. А-а-а, будь что будет! Всё равно командира рядом уже нет, он отстранён от командования, и все решения вправе принимать он сам, ну и нести за них ответственность.

– Становиись! – вдруг грозно и отрывисто рявкнул решившийся старший унтер. Колышущийся и бузивший строй мгновенно подобрался и выровнялся в шеренгах. – Равняяйсь! Смирно! Команда, слушай мой приказ! Даю время четверть часа, по прошествии оного все стоят на этом самом месте при полном параде и с разряженными ружьями. Все начищены и надраены, как на принятие присяги матушке Императрице. Холодное оружие с собой не брать, боевого припаса тоже. Идут все, кто пожелает самолично. Дело это опасное, могут и за мятежников принять, а это сами понимаете – петля, ежели ещё и прямо там же не посекут. Молодых с собой не берём, правильно Ляксей Петрович сказал – без году неделя они ещё в егерях, а всё туда же! Я всё сказал! Разойдись!

Через полчаса походная колонна из тридцати семи егерей ровным строем под ритм барабанного боя приблизилась к расположению Выборгского пехотного полка. К ней выскочило несколько пехотинцев, что-то, размахивая руками, объяснили старшему, и, сменив направление, она зашагала в сторону главной площади Бухареста.

– Особая команда егерей взбунтовалась! – разнеслась весть по думашевским, а затем она перекинулась и по другим полкам. «Волкодавы» пошли штурмом штаб брать! Будут своих солдат и командира из гауптвахты вызволять!