— Иногда, когда я вытягиваю тень из иного мира, края размываются, — призналась она. — Обычно это случается лишь после того, как я только что воскресла и мои способности работают в полную силу.

— Как насчет перенапряжения или усталости?

— Раньше такого не бывало, — сказала она. — Но… в общем, есть много такого, чего я не пробовала.

Я уставился на нее:

— Почему?

— Потому что.

— Потому что — что? У тебя выдающиеся, бросающие вызов реальности способности, Меган! Почему бы не поэкспериментировать?

— Знаешь, Дэвид, — ответила она, — порой ты и впрямь полный дурак. В твоем распоряжении перечень всех наших способностей, но ты понятия не имеешь, каково это — быть эпиком.

— В смысле?

Вздохнув, она опустилась на пол рядом со мной. Кроватей и диванов тут пока не было — на ту роскошь, что мы имели в Новилоне, рассчитывать не приходилось. Но мы постарались сделать наше убежище как можно более надежным, построив его за несколько дней и замаскировав под одну из похожих на раковую опухоль соляных глыб, росших по всей Ильдитии.

Я не сразу завел разговор с Меган насчет Огнемета. Она часто бывала нелюдима в течение нескольких дней после того, как активно использовала свои способности, словно даже сама мысль об этом причиняла ей головную боль.

— Большинство эпиков не такие, как Стальное Сердце или Регалия, — объяснила Меган. — Большинство эпиков — всего лишь мелкие задиры, которым хватает способностей, чтобы представлять опасность, и которые в достаточной степени вкусили тьмы, чтобы их не волновало, кому они причиняют боль. И я им не нравилась. Эпикам вообще многие не нравятся, но я — в особенности. Мои способности их пугали. Иные реальности? Иные версии их самих? Их приводило в ярость, что они не могут определить границы того, что я в состоянии совершить, но в то же время мои способности не могли меня защитить, по крайней мере действием. И потому…

— И потому? — спросил я, обняв ее за плечи.

— И потому они меня убили, — пожала плечами Меган. — Но я справилась, научилась владеть своими способностями более утонченно. Я не чувствовала себя в безопасности, пока меня не взял к себе Стальное Сердце. Он всегда видел в моих умениях перспективу, а не угрозу. Так или иначе, все было именно так, как я тебе уже рассказывала. Я воспользовалась тем, чему научил меня и сестер мой папаша, и стала знатоком оружия. Я научилась маскировать с помощью оружия, что мои способности не могут никому повредить. Я скрывала то, что умела на самом деле, и стала шпионом Стального Сердца. Но — нет, я не экспериментировала. Я не хотела, чтобы люди знали, чтó я умею, не хотела, чтобы даже он знал, насколько далеко простираются мои способности. Жизнь научила меня, что, если обо мне слишком многое знают, это заканчивается моей смертью.

— И воскрешением, — попытался приободрить ее я.

— Угу. Если только это не я возвращаюсь назад, а всего лишь моя копия из иного измерения — похожая, но другая. Дэвид… что, если та, в кого ты влюбился, действительно умерла в Ньюкаго? Что, если я своего рода самозванка?

Я привлек ее к себе, не зная, что ответить.

— Я все время думаю, — прошептала она, — не станет ли очередной раз тем самым, когда я вернусь по-настоящему другой? Воскресну ли я с волосами другого цвета? Воскресну ли я с другим акцентом или с внезапным отвращением к той или иной еде? Поймешь ли ты тогда раз и навсегда, что та, кого ты любил, мертва?

— Ты словно восход солнца, — сказал я, взяв ее за подбородок и глядя прямо в глаза.

Она наклонила голову:

— Гм… восход солнца?

— Угу.

— Не картошка?

— В данный момент — нет.

— Не гиппопотам?

— Нет… погоди, когда это я называл тебя гиппопотамом?

— На прошлой неделе. Перед тем, как заснуть.

Треск… этого я не помнил.

— Нет, — решительно заявил я, — ты — восход солнца. Я десять лет не видел восхода солнца, но всегда помнил, как он выглядит. Еще до того, как мы лишились дома, и когда у отца еще была работа, его друг разрешал нам подняться утром на смотровую площадку небоскреба, откуда открывался потрясающий вид на город и озеро. И мы смотрели, как восходит солнце.

Я улыбнулся, вспоминая, как мы с отцом ели рогалики и наслаждались утренней прохладой. И он каждый раз шутил: «Вчера, сынок, я хотел увидеть, как встает солнце. Но не успел вовремя встать сам…»

Иногда у него оставалось время для меня лишь по утрам, но он всегда его находил. Он вставал на час раньше, чем требовалось, чтобы успеть на работу, хотя накануне работал далеко за полночь. И все это ради меня.

— Ну так что, услышу я ту знаменитую метафору? — спросила Меган. — Вся дрожу от нетерпения.

— Ну, в общем, — сказал я, — я смотрел, как восходит солнце, и жалел, что не могу запечатлеть это мгновение. Фотографии не годились — восход солнца никогда не выглядел столь зрелищно на пленке. И в конце концов я понял, что восход солнца — не мгновение. Это целое событие. Его невозможно запечатлеть, поскольку картина постоянно меняется: стоит моргнуть — и солнце уже сдвинулось, а облака клубятся по-другому. Постоянно что-то новое. И мы с то бой, Меган, не мгновения, а события. Говоришь, можешь ока заться не той, кем была год назад? А собственно, кто остается тем же? Мы меняемся, подобно клубящимся облакам и восходящему солнцу. Во мне умерли одни клетки и родились другие. Изменился и мой разум, и я больше не испытываю того трепета от убийства эпиков, какой испытывал ко гда-то. Я не тот же самый Дэвид. И тем не менее я — это я. — Я посмотрел ей в глаза и пожал плечами. — Я рад, что ты не та же самая Меган. Я не хочу, чтобы ты оста валась той же самой. Моя Меган — восход солнца, постоянно меняющийся, но неизменно прекрасный.

В глазах ее проступили слезы.

— Это… — Она судорожно вздохнула. — Просто слов нет. А я-то думала, ты совсем не дружишь с метафорами.

— Ну… знаешь, как говорится, — улыбнулся я, — даже неработающие часы два раза в сутки показывают правильное время.

— Собственно… в общем, не важно. Спасибо.

Она поцеловала меня. Ммммм…

Чуть позже я выбрался из отведенного мне жилища, провел рукой по всклокоченным волосам и отправился на поиски какого-нибудь питья. В другом конце коридора трудился Коди, доделывая крышу убежища с помощью кристаллизатора, который дал нам Ночной Сокол. Устройство на поминало мастерок, которым разравнивают бетон или шту катурку. Стоило провести им по поверхности из соли — и кристаллическая структура разрасталась, создавая новый слой. С помощью прилагавшейся к устройству перчатки можно было придать соли любую форму, пока та не успела затвердеть.

Мы назвали это устройство «Германом». Вернее, «Германом» назвал его я — ничего лучше никому в голову не пришло. С его помощью мы за две ночи вырастили в переулке целое здание поверх большой соляной глыбы, уже выросшей здесь раньше. Она находилась на северном краю города, продолжавшем расти, так что наполовину законченное сооружение не выглядело чем-то странным.