Алексей вышел из кабинета начальника Управления воспитательной работы ВС РФ, получив на руки служебное задание на командировку в Республику Таджикистан. За месяц нужно было организовать поступление с места объективной информации о событиях в республике. Гражданская война только что закончилась. Тем не менее бандформирования продолжали наносить удары по правительственным войскам, но не в центре республики, а в основном с территории Афганистана. Границу держали российские пограничники при боевой поддержке 201-й мотострелковой дивизии российских Вооруженных сил. Боестолкновения происходили практически еженедельно, режим постоянной боеготовности на заставах становился обыденным. Наверное, по этой причине о многих стычках широкой общественности ничего не было известно.

Алексей должен был объехать наши погранотряды, изучить реальную обстановку, настроения местного населения, моральный климат в таджикской армии. Уже тогда речь шла о возможной замене российских пограничников на местных стражей границы.

Военный борт улетал через три дня. Однако предстоящее служебное задание его сегодня не очень-то и волновало. Голова была забита совсем другими делами. Главное — купить домой необходимые продукты. В то время основным способом пропитания для действующих офицеров был продовольственный паек. Тушенка «великая китайская стена», консервы из кабачков, крупы и мука с «червячком» — таким скудным был продовольственный натуральный пакет месячного выживания. Дефицит послевоенных годов на некоторое время вернулся. Именно он дал основной сигнал мыслящим офицерам о бесперспективности дальнейшего продолжения военной службы в новой Российской армии.

Алексей понимал, что в обстановке, когда каждый заботится о своем выживании, помощи в случае неприятностей ждать неоткуда. Правда, его прямой начальник по службе, генерал-полковник Аров, при инструктаже записал его домашний адрес. На прощание по-товарищески обнял и искренне напутствовал: «Думай в первую очередь о своей безопасности. Знай, ты нужен сыну, жене и своим боевым товарищам живой и невредимый».

Главное управление воспитательной работы Вооруженных сил, где он служил, переведясь из Главного штаба ВМФ, располагалось на улице Маршала Шапошникова, что в самом начале Гоголевского бульвара. Строилось оно советским архитектором Л. В. Рудневым для Наркомата обороны. Монументальное и величественное здание походило на огромный сухопутный крейсер. Многоэтажная башня, поднимавшаяся над постройками, напоминала рубку военного корабля. Существовала легенда, что первыми здесь разместились военные моряки. Вход скрывали помпезные колонны. Крыльцо, как и само здание, олицетворяло мощь и неприступность режима, да и самой Советской армии.

Внутри дом походил на мрачный каземат средневековой крепости. Огромные окна, высоченные потолки, широкая чугунная лестница и серые безжизненные стены. В советское время здесь располагалось Главное политическое управление Советской Армии и Военно-морского флота. Комиссары, а позже политработники еще тогда пытались скрыть мрачность помещения многочисленными ковровыми дорожками и развешанными по стенам картинами художников военной студии имени Грекова. Но эти уловки не помогли Главпуру, так его кратко называли со сталинских времен, избавиться от символа контрольного органа Компартии в Вооруженных силах и ее карающего меча. Дух комиссара Л. С. Мехлиса, бывшего начальника Главного политического управления СА и ВМФ в начале Великой Отечественной войны, незримо витал в его широких коридорах. Одержимый манией видеть везде врагов, Мехлис бесцеремонно вмешивался в действия командиров. Как говорил о нем Н. С. Хрущев в своих воспоминаниях, «это был воистину честнейший человек, но кое в чем сумасшедший».

Созданная и многократно усиленная за многие годы советской власти паутина организационных и общественных структур не смогла быстро разрушиться даже под ударами воспитанника системы, генерала Главпура Д. А. Волкогонова[40]. Новый же начальник военных воспитателей повел политику на частичное сохранение бывших, но модернизированных структур работы с людьми. Именно он впервые за шесть лет «демократического» развала отремонтировал внутренние помещения здания, частично восстановил былое великолепие грозы нарушителей коммунистической нравственности и морали. А тем, что остановил шельмование политработников, заслужил в войсках авторитет. Воспитательные структуры в то время подвергались огульной критике, так как сопоставлялись с самой Компартией. Их авторитет и структуру последовательно уничтожали, но для «демократов» основной целью служили подготовленные в советское время кадры. С них они и начали «перестройку». Сокращали, унижали переименованием в психологов, навязывали проходить курсы социального работника. Но генерал Аров, в прошлом сам комсомольский работник, сумел доказать, что прокладка между солдатом и командиром — не выдумка коммунистов, а необходимая реальность. К тому же проверенная в годы Великой Отечественной войны и в «горячих точках».

Кабинет Алексея находился на пятом этаже. На полу вытертый дубовый паркет, в углу высокие, в человеческий рост, часы с маятником в деревянном корпусе. Говорили, что их вывезли в сорок пятом по репатриации из Германии. Но остатки величия Главпура его не волновали, главным сегодня было другое.

Алексей открыл сейф больше для самоуспокоения. Денег там все равно не было. Занять их у сослуживцев также не представлялось возможным. Денежное довольствие не выдавали третий месяц. Вся надежда на командировочные. Позвонил в финансовую часть. Ответили, что деньги поступят лишь завтра.

В начале девяностых армия переживала трудные времена. Офицеры страдали от безденежья, но многие из них продолжали надеяться на лучшие времена, когда государство опять будет нуждаться в офицерском корпусе. Они тогда не понимали изменившегося к ним отношения со стороны высшей власти, да и общества в целом. А разница была огромная. Хотя бы в лозунгах «Партия, советский народ и армия — едины!» и «Российское правительство проявляет постоянную заботу об армии и флоте». Правда, последний лозунг озвучивали лишь перед президентскими выборами.

Армия уже не ассоциировалась с народом, готовясь к переходу на контрактную, профессиональную службу. Как будто советские Вооруженные силы были непрофессиональны и неэффективны?

Алексей не представлял свою жизнь вне армейских рядов. Двадцать лет службы научили его, как и многих офицеров, стойко переносить все лишения и тяготы военной службы. Но государство и не думало о вознаграждении. Оно продолжало нещадно эксплуатировать офицерское сословие.

Володя Белов разглядел и понял суть происходивших реформ. В девяносто первом году он уволился с флота. Сегодня Белов — успешный бизнесмен, работающий в Москве.

Алексею ничего не оставалось, как попросить в долг у Белова. В том, что у российского капитана второго ранга нет денег, признаться было стыдно. Алексей еще не знал особенностей новой капиталистической жизни: одолжил — значит, отдай с процентами. Но деваться было некуда, даже командировочных Минобороны не смогло выдать, пришлось обращаться, как говорится, к негосударственным структурам. Алексей даже написал письмо-обращение на руководителя фирмы с просьбой ссудить ему денег с гарантией их возврата. Место для фамилии руководителя он оставил в письме свободным, поскольку еще не знал, до кого сможет достучаться. Вера в справедливость, в родное государство у Алексея еще не иссякла. Хотя к этому времени многие его товарищи уволились из армии и успешно занимались, по их же словам, бизнесом. Иногда они приходили к ГУВР[41]в гости, обязательно с импортным коньяком и в дорогих блестящих ботинках. Массивные наручные часы и золотые цепи также являлись элементом благополучия девяностых. Оставшиеся на службе по вечерам «таксовали», работали охранниками. Каждый надеялся уже только на себя.