Разве обманываю я, говоря о равенстве людей перед Спасителем?

Молчание. Никто не решался сказать ни слова, будто все они осознавали, что, даже всего лишь усомнившись, совершают чудовищную ошибку. Внутри Гафура всё клокотало от напряжения.

– Ты злишься, – печально произнёс Калех, – потому что господа требуют от тебя одного, а совесть велит другое. Задай себе вопрос: что заставляет тебя осуждать меня? Разве не оба мы желаем справедливости? Правитель республики следует воле народа, а не собственной свиты, давно позабывшей о мечте простого человека. Я молюсь, что ты найдёшь в себе сострадание и отступишь.

Поражённый силой этих слов, Артахшасса опустил голову. Гафур решил обратиться к нему:

– Мы были на одной стороне, Тубал! Ты помнишь?

Но тут капитан Багровой десятки поднял взгляд – в нём не осталось ни следа прежних колебаний – и ответил, вкладывая в голос истинно фанатичную страсть.

– Во тьме он блуждал и потому сбился с пути, предсказанным Им, – безошибочно процитировал он Писание, – но, боль познав, прозрел и отринул идолов к греху склоняющих.

Пророк удивлённо взглянул на него и ответил другой цитатой:

– Но не дай ярости стать проводником твоим, ибо не обретёшь с ней мир, но разрушишь.

Артахшасса продолжил с ещё большим запалом:

– Явится он, как посланник Его, увлекая за собой верных. Не приветствуйте его, ибо он – обольститель, что не чтит заветов, и ведёт паству свою на погибель.

Калех в ответ развёл руками.

– Чем лучше быть рабом кошмаров, Тубал?

Взгляд Пророка скользнул по публике, уделяя одинаковое внимание как верным, так и отступникам.

– Лучше ли быть рабом кошмаров? – повторил он, глядя в толпу. – Сердце человеческое не терпит оков… Лишь сбросив их вы построите царство, где единственным нашим правителем будет Спаситель!

– Я объявляю тебя, – закричал Артахшасса, – лжепророком!

В этот момент на другом конце площади раздался оружейный залп – кто-то пронзительно закричал, началась паника. Одна женщина упала на колени, зажимая обеими руками кровоточащую рану на ноге; двое мужчин поспешили оттащить её в сторону. Последовал ещё один залп, ещё один душераздирающий вопль, и люди бросились врассыпную.

Гафур бросился к краю возвышения и, пытаясь преодолеть всеобщий рёв, начал выкрикивать команды к порядку и построению. «Какое чудовище позволило произойти такому…»

Без толку. Спустя несколько секунд багроводесятники ворвались в толпу и стали растаскивать всех в разных стороны, избивая прикладами и стреляя над головами. Даже при разгоне предыдущего восстания Гафур не видел подобной жестокости: большие группы рассекали на малые и, принуждая встать на колени, держали их под прицелами карабинов. Тех, кто не желал подчиняться, вытаскивали и буквально втаптывали сапогами в плиты, словно это были куски мяса.

В нескольких метрах от него Артахшасса бегал и орал на своих людей, отдавая приказы.

Один из отступников прорвался через шеренги Багровой десятки, и Гафур увидел, как тот мчится прямо на Пророка. Гафур опередил его, встретил размашистым ударом в подбородок, а потом схватил за шею и швырнул на землю. Плечи свело болью, и он наклонился, чтобы восстановить дыхание.

Где же прежняя сила? Ведь ещё год назад…

Людей загнали на противоположный край площади, и только тогда Артахшасса отозвал своих псов. Горожанам позволили уйти. Багроводесятники вкусили свежей крови и теперь стояли, довольно глядя на командира. После них на площади то тут, то там виднелись красные пятна.

Мир вокруг словно накрыла пульсирующая пелена.

Тяжело дыша и обнажив стиснутые зубы, Артахшасса приблизился к Калеху, остановившись в десяти шагах от него, и мрачно взглянул исподлобья. В осунувшемся и жестоком лице капитана не было ничего общего с открытым лицом жандарма, служившего при храме.

– Калех! Калех, услышь меня. – Его голос охрип от криков. – Приговор касается тебя одного. Если ты действительно любишь этих людей…

Гафур за пару секунд преодолел отделявшее его от Калеха расстояние. Вытянув ладони вперёд, он посмотрел в глаза Пророка.

– Не слушай его! – взмолился он. – Они хотят унизить тебя перед всеми! Лишить тебя народа!

Гафур перехватил печально-насмешливый взгляд Калеха, увидел проблеск заходящего солнца в его медных волосах. Он вдруг подумал, что если бы отец видел в нём не просто продолжателя родового дела, а любимого сына, то его взгляд в моменты неудач был бы именно таким. Если бы Калех был его отцом…

Сердце врезалось в рёбра, словно таран.

– Гафур-Гафур, – с усмешкой произнёс Калех. – Неужели ты сомневаешься, что Спаситель защищает меня?

Гафур поднял руки, задержав их почти у самого лица.

– Ты – Пророк! – воскликнул Гафур, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. – Наша единственная надежда!

Он бросился к середине площади с глупой надеждой, что ему удастся вразумить понуро расходящихся людей. Им двигала какая-то необъяснимая боль. «Это не конец! Это не может быть концом!»

– Вы что, слепцы?! – заорал он во всю глотку. – Это же наш Пророк!

Некоторые обернулись, но лишь для того, чтобы затем, боязливо опустив взгляд, уйти вслед за остальными.

– Трусы!

За спиной раздался голос Пророка:

– Приговор только для меня?

Нет, это невозможно!

– Я держу своё слово, – ответил бывший жандарм.

– Что значит твоё слово? – раздался чей-то выкрик.

Гафур обернулся. Разве ещё остался здесь кто-то, способный противостоять Багровой десятке? Он не увидел никого, кроме равнодушных теней.

– Я отвечаю перед Спасителем, – неуверенно буркнул Артахшасса; его услышали лишь стоявшие рядом.

– Ты предал учителя!

«Кто кого предал? Какая разница…»

Неужели старик Гольяс всё же был прав? Революция праведности обречена?

– Смерть лжепророку!

В этом крике не было ни крупицы разума – одна безумная злоба.

Чувство опасности наполнило Гафура новыми силами. Нельзя смириться с поражением, пока сердце бьётся. Но если Пророк вдруг…

«Нет! Этого не должно случиться!»

Гафур помчался наперерез убийце со всех ног; ему казалось, что лёгкие вспыхнули огнём, а ноги вот-вот рассыплются в пыль.

Длинный прыжок. Широко раскрытые глаза Калеха. Столкновение. Нож убийцы. Острая боль в рёбрах.

Гафур почувствовал вкус собственной крови на губах. Он лежал на боку, заслоняя собой Пророка, а в тускнеющем разуме проносились воспоминания о совершённых ошибках. Где-то в стороне слышались брань и удары прикладов. Он с трудом повернул шею, встретившись со скорбным взглядом тёмных глаз.

– Калех, господин мой, я подвёл тебя…

– Это не так, Гафур. Это не так…

Сильные руки приподняли его и заботливо, придерживая голову, уложили на спину.

– Жить так, как ты жил, борясь за истину, и без страха отдать жизнь за неё… Мало у кого есть настолько великая душа.

На миг ему показалось, что розовеющее небо спустилось низко-низко, чтобы накрыть тёплым покрывалом и спеть последнюю колыбельную песнь.

– Под этим ветром и солнцем ты