– Так, мы переезжаем через две недели. А пока надо собраться и с родственниками обо всем договориться.

Лопахина произнесла это бодро, но на душе у нее зацарапали кошки – когда уже все было решено, она вдруг испугалась. «Что я скажу мужу? И как дети без меня?» – эти мысли теперь преследовали ее. Но пути назад не было – на все объяснения подруги дали себе не больше пяти дней.

– Да нечего тут разводить церемонии! – воскликнула Кнор и тут же набрала номер дочери.

– Анечка, как ты там? Хорошо? – прокричала она, хотя слышимость была отличная. – Нет, Анечка, я никуда не вылетаю. Я буду в Москве еще целый год. Во всяком случае, пока я решила так. А потом – посмотрим! Ничего не случилось, просто я хочу пожить нормальной оседлой жизнью. Не буду я жить в квартире – там же просто негде! Там одна мебель и тряпки. Я буду жить за городом. Не одна, с приятельницами.

Тут Кнор отвела трубку от уха, потому что тихая Аня что-то отчаянно заверещала.

– Ох, как она у тебя умеет! – Лопахина покачала головой.

Кнор сделала предупреждающий жест и гаркнула:

– Анна, возьми себя в руки. У меня тоже должна быть личная жизнь! Я напишу тебе подробное письмо!

Потом Софья Леопольдовна отключила телефон и улыбнулась.

– Ну вот. Одна бы я долго собиралась, а в вашем присутствии мне это далось намного легче. Ничего! Пусть попробует пожить без меня. Столько лет замужем, а все между мужем и матерью притулиться пытается!

Остаток пути прошел в молчании и тихой зависти – Лопахина и Вяземская завидовали Кнор. В том, что они затеяли, самым трудным было не найти деньги и тем самым получить возможность переменить жизнь. Не найти дом и переехать. Самым трудным было покинуть близких, суметь объяснить им собственные мотивы и остаться с ними в хороших отношениях. Самым трудным было решиться отстоять свое право на свободу, не разрушив мир дома. Кнор первая это сделала. Она сделала это на гребне воодушевления, на волне радости и новых впечатлений. Она не стала дожидаться, когда появятся неизбежные сомнения и переживания. Она отрезала себе обратный путь, разорвав те нити, которые не соединяли, а впивались в кожу, как впивается запутанная нитка, потерявшая катушку.

Ольга Евгеньевна откладывала разговор дважды. Только когда листок настольного календаря намекнул на необратимость времени, она спохватилась.

«Я бы и вчера все сказала, но не хотелось портить настроение Леночке. Да и внучки рядом бегали, они бы расстроились!» – уговаривала себя Вяземская. Она не хотела признаваться, что ей страшно – она боялась рассердить дочь и зятя, боялась расстаться с внучками и очень хотела быть полезной в этом сложном домашнем хозяйственном механизме. «Вдруг они эту самую няню не найдут! И что тогда?! Леночка не справится, ей потребуется помощь!» – говорила Ольга Евгеньевна сама себе и тут же корила себя за нерешительность.

В среду она проснулась позднее обычного и, заслышав голоса внучек, поспешила на кухню.

– Доброе утро! Девочки, погода отличная, сейчас позавтракаем и пойдем гулять. – Ольга Евгеньевна насыпала в кофеварку кофе и обратилась к дочери, которая делала бутерброды: – Ты тоже еще не завтракала? Вот и хорошо, вместе посидим.

– Мама, девочки сейчас уезжают. Они едут на занятия в студию.

– Ох, как жаль, я так хотела с ними время провести…

– Ольга Евгеньевна, придется привыкать. – В кухню неожиданно вошел зять Толик, который давно должен был быть на работе.

– К чему привыкать? – удивилась Ольга Евгеньевна.

– К тому, что у девочек будет совсем другая жизнь. Бесцельное хождение по детским площадкам, прогулки по улицам – это все в прошлом. Им теперь надо заниматься.

– Ну, видите ли, прогулки по улицам тоже нужны, – резко ответила Ольга Евгеньевна. Очарование позднего утра, когда в доме остаются одни женщины, включая самых маленьких и смешливых, пропало. А ей так хотелось выпить кофе и поболтать с дочерью. Ей так хотелось взять на колени внучек и рассказать им какую-нибудь историю. Ей хотелось не торопиться, а проживать этот солнечный день так, как пьют кофе, – не спеша, со вкусом, смакуя каждый глоток. Но не получилось. Ей напомнили о том, чего она так страшилась, о том, что было не очень понятно и неприятно. Вот только вопрос – зачем ей об этом говорили? Зачем уже в сотый раз с удовольствием наблюдали, как портится у нее настроение, как исчезает улыбка, как вырывается вздох сожаления и беспомощности.

– Скажите, а как по-вашему, детям с бабушками вообще нельзя общаться? – спросила она, глядя зятю в лицо.

– Можно, – с готовностью ответил тот. Он вообще отвечал всегда быстро, с удовольствием и, как правило, говорил вещи неприятные.

– Можно, конечно, можно, – повторил зять, вгрызаясь в поджаренный хлеб, – но до определенного момента. Наступает период, когда детям нужен другой уровень. Понимаете, не только возрастной, но и интеллектуальный, педагогический.

– То есть бабушка может только попу подтереть и памперс поменять? – Ольга Евгеньевна с каким-то наслаждением произнесла эту фразу. Она давно заметила, что зять достаточно брезглив и впечатлителен.

– Мама, мы за столом… – Лена попыталась одернуть мать.

– Ну мы же о детях разговариваем! Что такого неприличного я сказала? – сделала наивное лицо Ольга Евгеньевна.

– Не волнуйся, Леночка, считай, я уже позавтракал. – Зять демонстративно отложил надкусанный бутерброд.

Вяземская налила себе вторую чашку кофе. Впрочем, вкуса она сейчас не чувствовала. Ее опять задели слова зятя. Она уже хотела было добавить реплику, но в этот момент зазвонил мобильный и кухня заполнилась голосом Толика.

– Ну вот, Ленок, тебе девочек везти в студию! Меня вызывают срочно!

– Я не могу! У меня же собеседование! Я не могу его перенести! Я его ждала месяц! – воскликнула Лена, и в этот момент оба, и дочь, и зять, посмотрели на Ольгу Евгеньевну.

– Что? – она сделала вид, что не понимает их взглядов.

– Мама, ты можешь…

– Ольга Евгеньевна, вы хотели побыть с внучками…

Эти двое заговорили одновременно.

– Я уезжаю, – произнесла Вяземская и почувствовала себя космонавтом, который вышел в открытый космос. Казалось, ее связывает с реальной жизнью только тоненький поясок ее старенького халата, на который так часто шипела дочь Лена.

– Куда?

– Куда?

– Я переезжаю. Буду жить за городом.

– Ты едешь в санаторий?

– Нет, я сняла дом. Часть дома. В Рузе. Сняла на год. А там посмотрим. Я как раз сегодня вам хотела все сказать. Кстати, поэтому я не смогу никуда отвезти девочек – мне надо собрать вещи.

– Ты шутишь?! – Лена во все глаза смотрела на мать.

– Нас шантажируют! – важно произнес зять.

Ольга Евгеньевна давно догадывалась, что большой сообразительностью и чуткостью муж дочери не отличался. Она покинула кухню, предоставляя родителям самим решать проблему с посещением девочками занятий.