Больше, чем свержения диктатуры, я хотела бы, чтобы мой забытый всеми народ в Северной Корее обрел голос.

Вместе с другими северными корейцами я состою в походном клубе, меня это морально поддерживает. Иногда по выходным мы взбираемся на крутые горы в окрестностях Сеула. В клубе люди помогают друг другу и развлекаются, что мне приятно. В течение года я также посещаю протестантскую церковь, где служит священник из Северной Кореи. Моя вера не слишком крепка, но, по крайней мере, у меня есть чувство, что я — часть большой семьи.

Мне иногда не хватает этого в стране, где экономика развивается так динамично, но где каждый идет своей дорогой, не обращая внимания на других. Это сильнее меня, и хотя я успешно освоилась в Южной Корее, есть вещи, в которых я по-прежнему отличаюсь и чувствую себя ближе к соотечественникам из Северной Кореи. Вечная ностальгия эмигрантов нисколько не умаляет благодарности по отношению к приютившей их стране…

* * *

Сейчас мне 25 лет, и у меня есть планы. Я могу мечтать о вещах, о существовании которых даже не подозревала в прежней жизни. Я открываю мир, в прошлом году я даже побывала в России. Я отправилась в Сибирь благодаря выигрышу нашей команды в дискуссионном клубе. Мы были лучшими на конкурсе, и первым призом было недельное путешествие в Россию.

Садясь в самолет, я так волновалась! Я впервые ехала в путешествие для отдыха и удовольствия. И мы гордились выигрышем! Всего несколько лет назад, прозябая в нищете в Чхонджине, как я могла бы подумать о таком?

Однако в России меня ждал сюрприз… Однажды в центре Владивостока мы встретили рабочих с верфи. Наш местный гид нам объяснил, что они из Северной Кореи; правительство прислало их за границу работать и доставлять стране иностранную валюту. У меня загорелись глаза. Гид объяснил, что пока рабочие трудятся здесь, их жены и дети остаются заложниками в Северной Корее, чтобы эти люди не бежали, как мы, из основанного Ким Ир Сеном «социалистического рая».

Тут у меня сжалось сердце. Я чувствовала естественное влечение к тем людям. Я горела желанием поговорить с ними. Но, без сомнения, это было бы неосторожно. Что, если неподалеку есть северокорейские чиновники? У меня в голове мелькали картины перенесенных на границе допросов после ареста в Китае. Речи не могло быть о том, чтобы пойти на риск. Я с печалью ушла от несчастных соотечественников.

* * *

В Сеуле я сумела построить свой мир, я чувствовала себя свободно. У меня есть любимое место неподалеку от дома — небольшое кафе «Доктор Робин». Я часто устраиваюсь там со своим белым ноутбуком, чтобы поучиться или помечтать. Мне там хорошо. Я люблю тихие места и терпеть не могу шум.

Жизнь в Южной Корее сделала мне еще один бесценный подарок: чувство, что если я верю во что-то, я могу этого достичь. Эта надежда не имеет цены. Моя первая цель — получить университетский диплом, а потом учиться в магистратуре. Я не знаю пока, в какой именно. Но перед поступлением я хочу взять годичный отпуск, чтобы подумать, улучшить английский язык и, может быть, по ехать в путешествие, посмотреть мир. Еще я стараюсь накопить денег, чтобы поехать учиться в Соединенные Штаты. Это была бы необыкновенная удача. Я скрещиваю пальцы.

Позднее я хотела бы работать в профессии, которая позволила бы мне дать надежду другим. Я подумываю о том, чтобы стать детским психологом. Находясь в Китае, я видела так много детей, оставшихся без матерей, столько предоставленных самим себе мальчиков и девочек, что я осознала, как важен период детства в становлении личности. Может быть, это потому, что меня лишили части моего собственного детства. Может быть, еще потому, что я думаю о младшем брате, чья судьба непрестанно беспокоит меня…

Ему сейчас 11 лет, и прошлым летом мы все трое ездили в Китай, навестить его во время каникул. Я не раз говорила ему, что отныне, с южнокорейскими паспортами, мы ничем не рискуем.

* * *

Мы по телефону договорились о встрече в Янцзи, городе на севере, где сильная корейская община. Мы пообещали крестьянину и его сыну путешествие по югу Китая, чтобы показать им их страну. Все за наш счет.

После ночи на корабле в Желтом море и долгого путешествия на поезде мы подошли к назначенному месту встречи у дверей огромного торгового центра. У меня отчаянно билось сердце. Я вот-вот увижу младшего брата! Я рассталась с ним восемь лет назад. Узнает ли он меня? В воздухе витали опасения, особенно за маму. Впервые после бегства в Шанхай мы снова встретимся с человеком, который иногда причинял нам столько страданий.

На тротуарах в центре города сновали толпы народа, и я сомневалась, сможем ли мы узнать отца и сына… Без сомнения, они сильно изменились… На самом деле, заметить их не составило никакого труда. Мужчину и мальчика перед дверью легко было отличить: среди всех этих горожан они выглядели как нищие в жалкой и засаленной одежде. Это причинило мне боль, сразу стало жаль их. Наши взгляды встретились, и мы стали проталкиваться через толпу. Встреча прошла хорошо. Крестьянин улыбался и с виду был искренне счастлив нас видеть, что оказалось приятным сюрпризом. Он постарел, волосы у него побелели, а кожа стала еще смуглее, чем прежде.

Младший брат едва обратил на меня внимание, он вел себя как наглый и грубый мальчишка. Я вскоре была шокирована его дурными манерами и невежеством. В ресторане он вел себя как избалованный и дурно воспитанный ребенок, капризничал. Я пыталась поговорить с ним, но единственная вещь, которая интересовала его — игра с моим айфоном. Я тут же решила пойти купить им новую одежду, чтобы у них был пристойный вид. Все же мама каждый месяц посылала крестьянину семь тысяч вон (70 евро) для сына. В Южной Корее это небольшие деньги, но для китайской деревни сумма не маленькая. Увы, по всей видимости, крестьянин приберегал деньги для себя. Иногда мы присылали почтой одежду для мальчика. Когда мы спросили крестьянина, что он сделал с этими подарками, он с улыбкой признался, что продал их. Я испытала отвращение.

Потом мы отправились в туристическую поездку в Шанхай. Мы хотели доставить им удовольствие, но чем дальше, тем сильнее поднимался во мне гнев. Моя мать оплатила все путешествие из собственных денег, заработанных тяжким трудом, тогда как мой младший брат и этот мужлан, его отец, вели себя как обыкновенные вымогатели. В Шанхае мы пошли в парк аттракционов, даже побывали в 3D кино театре (билеты стоили целое состояние), — мой брат требовал все больше и больше. И отец ему позволял!

Я говорила себе, что не может так продолжаться, нельзя оставить ребенка в таком состоянии, в руках грубого крестьянина. Я любой ценой хотела увезти мальчика в Южную Корею.

Посреди путешествия у нас с мамой случилась ссора по этому поводу. Она не соглашалась и считала, что не надо форсировать события. На самом деле, мама всегда неуютно чувствовала себя с нежеланным сыном. Она совсем немного говорит по-китайски, поэтому ей тяжело с ним общаться, что дополнительно усложняет их отношения.

Кроме того, моя мать — реалистка и знает, как трудно будет привезти Чанг Цзяна в Южную Корею. Поначалу, когда мы приехали в Сеул и снова связались с крестьянином по телефону, он сказал, что позволит сыну приехать к нам. Теперь он отвечает уклончиво: «Когда-нибудь…» — говорит он и не уточняет, когда именно. Он боится потерять единственного сына. Без сомнения, он опасается и того, что как только ребенок приедет к нам, из Кореи перестанут поступать деньги.