– Не надо. Вижу. Сдать оружие!

Приехавшие с ним автоматчики отобралио пистолет, даже снялипояс. Санитары метались среди американских командос, переворачивали,осматривали. Майор бледнел на глазах.

Олейник снова ощутил злость и презрение.

– Товарищ майор, – сказал он, – Наши солдатыистекают кровью! А что делают ваши люди?

Майор, словно не слышал, а медики все еще осматривалиамериканцев. Вокруг одного сгрудились толпой, рвали на нем одежду, совалибинты, ширяли уколами. Рядом с американцем лежал на спине в неудобной позеИванов, подвернув простреленную ногу. Он стискивал зубы, сдерживая боль. Волосыслиплись от крови, пурпурная струйка стекала через глаз. Он часто и хриплодышал, еще одна рана была в середине груди, кровь оттуда выплескивалась алымбурунчиком.

– Сволочи! – прохрипел Олейник. Он выхватил уодного из сопровождающих майора солдат автомат, щелкнул затвором. – Матьвашу!.. Если не займетесь моими людьми, я всех вас сейчас...

Один из санитаров, опомнившись или устыдившись, перешел кИванову. Еще один поспешил к солдатам, что неумело перебинтовывали друг друга.Со стороны базы показался второй автомобиль, уже не джип, а роскошный форд, асам полковник, привставший на сидении, был похож на сытого американскогобизнесмена, вырвавшегося в уикэнд на сафари в Африку...

Майор схватился за голову:

– Генерал!.. Что делать, что делать?

Олейника поспешно затолкали в его джип. Он бросил оттудапочти весело:

– А то и делать!

Десантники впрыгнули с двух сторон, его стиснуло междукрепкими накачанными телами. Но он помнил, что у коммандос мышцы были не хуже,улыбка не покинула его лицо, да и десантники смотрели с боязливым уважением.

Когда машина тронулась, один воровато оглянулся, вытащилдорогой надушенный платок, явно женский подарок, вытер ему лоб и глаз, Олейниксмотрел как тот бережно сложил платок, а в кармашке комбинезона спрятал так,словно эта была реликвия, которую будет передавать от сына к внуку.

Не будут, подумал он. Я ведь такой, как все.

Странно, впервые эта мысль заполнила не горечью, анепонятной радостью.

В кабинете Кречета запах крепкого кофе стоял устойчивый, какзастывшая смола. На середине стола теснились чашки, среди них краснохаревская спавлином возвышалась, как слон среди мышей. Яузов посматривал завистливо, унего даже для компота посудина помельче.

Члены кабинета большей частью бродили вдоль стен, шелестеливполголоса по сотовым телефонам. За столом ползали по экранам ноутбуков Сказбуши Коган, Коломиец упорно шелестел широкими листами гербовой бумаги. Я стоял уокна, сквозь снарядонепробиваемые стекла видно, как далеко внизу прогуливаютсяякобы туристы, фотографируют чем-то странным красоты древнего Кремля.

Кречет с грохотом отодвинул стул, потянулся, суставызатрещали. Не сел, пошел мерить кабинет шагами. Министры прижались к стенам,чтобы не мешать президенту думать, ведь генералы лучше всего мыслят на марше.

Могучий кулак Кречета с таким чмоканьем влип в раскрытуюладонь другой руки, что тачпад Когана едва не выскочил на стол. Кречет ещенесколько раз смачно влепил кулаком в ладонь, словно припечатывал злейшеговрага, он ходил взад-вперед, меняя тропу, и министры шарахались, пугливопоглядывая на его кулак.

– Политрук Клочков, – проговорил Кречет снажимом, – сказал двадцати восьми панфиловцам: «Велика Россия, а отступатьнекуда: позади – Москва». И дали тот страшный и прекрасный бой, когда все полебыло усеяно горящими танками, но ни один не прорвался... Сейчас панфиловцыстоят на бронзовом постаменте, молодые и яростные, смотрят на нас... А мы?Неужели отступим? Неужели все-таки сдадим Москву и Россию?

Сказбуш прокашлялся:

– Позвольте мне. Настроение такое, что народ... дажевечно всем недовольная интеллигенция, готовы приветствовать хоть черта натроне, но только бы снова перестать чувствовать себя оплеванными. Дошли дотакой крайности, что сейчас хоть монархию, хоть демократию, хоть попа напрестоле...

– Это называется теократией, – вставил Коломиец.

– Хоть попа президентом, – повторил Сказбуш, онметнул предостерегающий взгляд на чересчур грамотного министра культуры, –только бы зубатого. Понятно, что хрен бы наш зубатенький генерал прорвался ктрону, если бы в стране тишь да гладь. А так он и покусает кого надо... ну,порой и загрызет...

Зазвонил телефон, резко и требовательно. Неизвестно почему,но мороз пробежал по моей спине. Какие дизайнеры и имиджисты подбирали цвет итембр этого чудовища, но он создавал впечатление, что на том конце провода самТворец с погонами генералиссимуса.

Кречет поспешно схватил трубку:

– Кречет на проводе. Что?.. Что?..

Курсоры замерли на экранах Сказбуша и Когана, а Коломиецперебирал бумаги уже без шелеста. Уши министра культуры медленно удлинялись,начали расширяться в той части, что заведует не направлением всей чаши на цель,а декодированием неясных звуков в слова.

Кречет слушал, дважды кивнул, словно на том конце видели егомимику. По этому жесту мы поняли, насколько потрясен всегда сдержанный и недопускающий даже мелких промахов железный генерал. В напряженной тишинепрерывисто вздохнул впечатлительный Коломиец.

Потом мы услыхали гудки отбоя, только тогда рука Кречетапошла вниз. Лицо президента стало землистого цвета. Мы застыли, следили за нимиспуганными мышиными глазами.

Он оглядел нас, как мне показалось, с долей отвращения вглазах. Его знаменитый голос, который ни с чьим не спутаешь, пророкотал тяжело:

– Перегнули ребята... Мы в самом деле выпустили джиннаиз кувшина. Как теперь загнать обратно...

Черногоров задвигался, оглянулся на нас, но все молчали, иминистр МВД сказал наигранно бодро:

– Зачем загонять? Джинном надо управлять. Пусть ломаетстарые дворцы и строит новые гаремы, раз уж мы мусульмане.

Кречет шутки не принял, лицо оставалось серым, землистогоцвета. Мы тихохонько переглядывались, чувствуя, как в нашу жизнь заползаетнечто страшноватое, вызванное нами, но нами уже не управляемое.

Забайкалов поинтересовался:

– Что там стряслось?

– Сейчас проверяется информация, – ответил Кречетнеохотно. – Но предварительные сведения таковы, что наши схлестнулись самериканцами.

В комнате настала мертвая тишина. Я видел, как в головахэтих людей, самых ярких и способных в правительстве, бешено работают мозги.Краснохарев проговорил несчастливым голосом:

– Надеюсь, не в теплых морях?

– Пока только в Крыму, – ответил Кречет. Онподошел к столу, ногой придвинул стул и опустился так тяжело, что все мыувидели, каким он может стать лет через двадцать, если каким-то чудом сумеетдожить. – Черт... То ли американцы в самом деле подошли слишком близко кнашей территории, то ли наши вышли навстречу... Словом, был бой. Раненовосемнадцать человек. Убитых... что прискорбно, нет совсем.