Бабушка Анисья вместе с мамой пекли хлеб и пироги с разной начинкой, а ещё бабушка шутила: делала пироги «с таком» (это были в пирогах конфеты – разноцветные драже); нам было очень интересно, что же это за пироги «с таком»?

Однажды мои троюродные сёстры Маша и Оля (дочери т. Нюры) дали мне в руки разрезанный острый перец и говорят: попробуй глаза потереть! Я и потёрла глаза, да с диким воплем побежала в дом. Боль была адская. Мама еле-еле промыла мне глаза, а тётя Нюра девочек даже поколотила и кричала на них: «Что б вы повыздохли!».

Папа работал бухгалтером в колхозе, а мама управлялась с нами и по хозяйству.

Через некоторое время сюда же решили переехать и мамины свёкор со свекровью (дедушка Иван и бабушка Лиза) с младшей дочкой Соней (ей тогда было примерно 12 лет). Тесно было, но все как-то размещались. Когда они приехали и так потеснили нас, мама сокрушалась: «Я от вас на Кавказ сбежала, а вы меня и тут нашли!»

Дедушка летом работал в степи на уборке пшеницы, мы учились в школе, Миша – во 2-м или 3 классе. Я поступила в первый класс, и была ещё маленькая Полина.

Летом нас, детей, повезли в степь на машине собирать хлопок (тогда сеяли хлопок на Кавказе, и было модно посылать на уборку хлопка детей). Началась наша трудовая жизнь. Собирали вручную, чистый, без коробочек, и завешивали, кто больше соберёт. А ещё хлопок убирали комбайном вместе с коробочками, а потом развозили по домам, и там старушки и дети выбирали его от мусора – коробочек и листьев.

Сваливали нам на веранду целый грузовик, мы очищали, а потом они его увозили. В степи мы жили на полевом стане; там была кухня, нас кормили борщом и ещё не помню, чем, – но очень хорошо. Помню, нам давали арбузный мёд, арбузы. Мы там были недолго.

Да, ещё нас со школой всех учеников водили в лес собирать черепашку, которая вылетала тучей, садилась на пшеницу и сильно повреждала хлеб. Мы её в лесу собирали в кружки и ссыпали в ямы, а взрослые её сжигали. С нами вместе ходили учителя. А ещё собирали листья шелковицы для червей шелкопрядов, которые делали шёлковую нить.

Я училась там 2 года. В октябре 1939 г. у нас родилась Мария, 28 числа. Соня училась в 6 или 7 классе, не помню, но она заболела малярией очень тяжело, к тому же дедушка Иван умер от инсульта, там же его и похоронили. Тогда бабушка решила вернуться домой, т.е. в Тужиловку, и они с Соней уехали.

Время стало тревожное: ждали войну. Мужчин собирали, и они маршировали по селу, готовились к войне. Мама плакала, просила папу: увези меня обратно, будет война – я растеряю тут детей (ведь мы были ещё маленькие).

Осенью 1940 года мы поехали назад. Уехать было трудно. Багаж не брали, билетов на поезд не достать. Помог взять билеты дядя Ваня – муж т. Даши – он работал на железной дороге. А папу не отпустили с работы, пришлось маме ехать с нами одной.

Тётя Дуся из Маслова Кута очень упрашивала маму оставить ей меня: «У тебя их вон сколько, оставь мне Катю, у нас ведь никого нет». Но мама ответила: «Ни за что!».

Ехать было очень трудно – с пересадками да малыми детьми, ведь Мане ещё и года не было. Пришлось долго ждать в Ростове – не компостировали билеты.

Но доехали.

И осталась мама с 4 детьми без дома, без вещей – нищие. На первых порах остановились у бабушки – где маме всегда было плохо. Не жалела её бабушка, да и дочери её, старшие особенно. Поэтому вскоре мы от них перебрались в пустующий дом рядом с бабушкой (хозяйка его, тётя Нюша, жила в Москве). Там и перезимовали мы зиму 1940-1941 г.

Как мама с нами билась эту зиму, сказать трудно. Папа приехал только в конце марта 1941 г. и вновь занялся хозяйством. Посадили огород, папа купил гусей. Мы очень боялись злой гусыни, которая сидела на яйцах под родительской кроватью, и иногда выходила оттуда попить. Мы от неё сразу на печку забирались, – она ведь и ущипнуть могла, да как больно!

Помню, папа читал нам сказки, особенно «Дикие лебеди» запомнились.

Всю свою жизнь папа жалел потом, что согласился тогда переселиться на Кавказ. «И зачем я только согласился!» – часто сетовал он.

ВОЙНА

А 22 июня началась война, и папу взяли в начале сентября на войну. Мужчины на фронте, остались старики, женщины и дети. Надо убирать урожай. Мы, дети, пошли вместе с мамами чистить ток, чтобы было куда привозить снопы – ведь урожай убирать надо.

Потом пошли дети брать горох. Это мы вставали цепочкой, дёргали горох из земли и валом катили его, пока набирался хороший валок. Потом его собирали в одну кучку – и так далее, пока всё поле не выбрали. Потом свозили эту кучу в ригу и там обмолачивали (шелушили), – это уже взрослые. Мы только помогали.

Когда начиналась уборка хлеба – мы, дети, катали «катушки», т.е. сгребали в кучки скошенную рожь, чтобы потом наши мамы вязали снопы, которые складывали в «крестцы» или «крестики» (не знаю, как правильно) – это колосья к колосьям крест-накрест, и сверху снопом закрывали колосья. Потом мы их свозили на «ток», который мы предварительно подготавливали – очищали от травы, мусора, тщательно подметали, – и после уже начинался обмолот зерна.

Клавдия по окончании Ряжского(?) педучилища работала учителем в п. Александро-Невском. В начале войны там вздумали закрывать и разорять Храм. Клавдия из интереса взяла небольшой кусок багета (лепнина оклада) и принесла нам его, как диковинку, когда пришла домой в отпуск. Бабушка Лиза, как увидела это, заругалась на неё: «Что ж ты наделала, бесстыжая, ч…това дочь! Разве можно из церкви что-то брать! Неси назад сейчас же!»

Делать нечего, пришлось Клавдии снова проделать огромный многокилометровый путь и возвращать багет. Кому уж она там его отдала, не знаю.

Когда летом в обед мы, детвора, ходили в лес, я на горбушке носила маленькую Маню. Однажды в Курбатовском лесу мы набрели на поляну сказочной красоты. Это были сплошь незабудки – какое-то чудо! Мы остановились, поражённые такой красотой! Стояли и смотрели, не понимая, откуда это. Потом с краёв нарвали этих незабудок и принесли домой. Помню, бабушка их поставила в ведро с водой.

А однажды в полдень, в самую