них превыше всего. В тот день они создали свой сакральный круг верности, расширявшийся с рождением каждой дочки: сначала это были я, Джен и Бонни, а затем, когда мне исполнилось пятнадцать, близнецы Ким и Келли. Мои родители всегда стояли друг за друга горой и нас приучили к тому же. Мы могли ссориться из-за пустяков, но если любому из нас причинял вред кто-то посторонний, ему предстояло иметь дело со всеми пятью девчонками Джейкобс.

Каждый уик-энд моего детства родители сажали нас в фургон и везли из Уиллоу-Гроув, Пенсильвания, в Нью-Джерси к бабушкам и дедушкам. Машина мчалась мимо фабрики Набиско, а мы с сестрами играли и спорили на задних сиденьях. Ряды одинаковых домов Филадельфии пролетали мимо, затем – через мост Такони-Пальмира и, наконец, – Хэммонтон. Там мы разъезжались: мы с папой оставались у его родителей, а мама с сестрами – у ее. Не могу утверждать, но я практически уверена, что Ма и Па Годфри запретили отцу спать вместе с мамой в их доме.

Но тогда мне было все равно, потому что я предпочитала оставаться в доме других бабушки и дедушки вместе с папой. Дедушка любил рыбачить, и иногда, приезжая, мы обнаруживали десятки морских окуней, разложенных на всех рабочих поверхностях в кухне. Рыба лежала на заднем крыльце и даже на стиральной машине. Меня завораживал блеск черной глянцевой чешуи, а бабушка кричала: «Maledetto, Доми! – она называла деда Доми, от Доменик. – Как ты думаешь, кто будет чистить всю эту рыбу?» Она не говорила по-итальянски, но для подобных случаев выучила несколько проклятий.

Родители отца проявляли свою любовь ко мне и сестрам через невероятно вкусную еду. Именно в их доме я научилась разбираться в пасте, домашних томатных соусах и хорошем итальянском хлебе. Дедушка всегда садился рядом с тостером, вставлял в него толстые ломти хлеба и следил, чтобы у каждого из нас был тост. У итальянцев есть поговорка: «Finire a tarallucci e vino» – «закончи таралукки (маленькими печеньями) и вином». Она означает, что какие бы разногласия и споры ни возникали за обедом, завершаем мы его как семья. Все хорошо, что хорошо кончается: возможно, я считаю, что ты категорически не прав, но давай пока забудем об этом и насладимся радостями совместной жизни. Таким был дом моих бабушки и дедушки – тем местом, где каждый прием пищи заканчивался удовлетворительно – и для желудка, и для сердца.

Родители отца проявляли свою любовь ко мне и сестрам через невероятно вкусную еду. Именно в их доме я научилась разбираться в пасте, домашних томатных соусах и хорошем итальянском хлебе.

Кухня у них была крохотная, посередине стоял стол, покрытый линолеумом, на стенах висели шкафчики со стеклянными дверцами. Мы проводили там много времени, хотя мне всегда нравилась и гостиная, где бабушка с гордостью демонстрировала фото моего семнадцатилетнего отца в военной морской форме. Дом бабушки и дедушки был довольно ветхим, новой мебели в нем было не найти. Но в нем царил дух гостеприимства и уюта, и сестры всегда немного завидовали мне, сожалея, что не могут там остаться.

Большую часть уик-энда они проводили с мамой на другом конце города, у бабушки и дедушки Годфри, в доме совсем иного типа. Лужайка перед домом Ма и Па Годфри была безупречна, с автоматической системой полива, с травой ровного нефритового оттенка. Ее окружали подстриженные розовые кусты. У Ма была коллекция фарфоровых статуэток Hummel, выставленная в специальном шкафу. В гостиной было полно элегантной мебели и даже имелся орган, на котором она играла, отчеканивая ноты. Также был куплен изысканный фарфоровый сервиз Lenox, который потом мама подарила мне со словами: «Пообещай, что никогда не скажешь бабушке».

Внизу, в подвале, на полках были в идеальном порядке расставлены банки с персиками, огурцами и яблочным пюре, приготовленными и законсервированными Ма собственноручно. Там же находился холодильник, забитый мороженым, и деревянные качели, подвешенные к потолку. И даже в подвале стены выглядели свежевыкрашенными, нигде ни пятнышка. Казалось, что пауки боятся вторгаться во владения Ма. Все в ее доме было безупречно.

В конце каждого уик-энда мы все впятером участвовали в воскресном обеде с бабушками и дедушками с обеих сторон. Начинали в доме Джейкобсов с обильного итальянского застолья: домашняя лапша, которую бабушка развешивала сушиться в кухне, брачиоле, фрикадельки, спагетти, итальянский свадебный суп. Дом был пропитан ароматами базилика, орегано, свежих помидоров и чеснока, и они мне никогда не надоедали. Мы наедались досыта, бабушка заключала нас в свои теплые объятия, а затем мы отправлялись в дом Годфри на обед номер два.

Эти воскресные обеды были моментами единения семьи, но в них всегда присутствовал элемент негласной конкуренции между бабушками Джейкобс и Годфри.

У Ма и Па стол был накрыт крахмальной скатертью и сервирован фарфором Lenox и столовым серебром. Ма выносила блюда с ростбифом, картофельным пюре с подливкой, зеленой фасолью и сладким пирогом на десерт. Разумеется, мы были уже абсолютно сыты, но Ма всегда настойчиво предлагала съесть еще кусочек, еще ложку. Эти воскресные обеды были моментами единения семьи, но в них всегда присутствовал элемент негласной конкуренции между бабушками Джейкобс и Годфри.

К концу второго обеда у нас с Джен и Бонни уже болели животы, и мы просто хотели домой. Родители загружали нас на заднее сиденье фургона, где сестры мгновенно засыпали. А мне нравилось бодрствовать и слушать, как мама и папа тихонько беседуют на переднем сиденье. За окнами машины чернела ночь, но видя свечение приборной доски, чувствуя запах кожаных сидений и слыша мягкое воркование родителей, я успокаивалась.

Примерно с семи лет почти каждый день я выходила встречать отца с работы. Рабочий день в банках – с девяти до пяти. Каждый вечер отец возвращался к ужину, и все происходило по одному и тому же сценарию. Он останавливал свой синий «Форд седан», открывал дверцу и сажал меня на колени. Я бралась за руль своими маленькими ручками и «парковалась» у дома, а он нажимал на педали.

Мне нравилась эта традиция, и я бесконечно гордилась своим отцом, таким красивым, в костюме, иногда с ковбойской шляпой, и всегда пахнувшим лосьоном Old Spice. Это было в конце 1950‐х, и мы были как семья из сериала «Предоставьте это Биверу»[6]. Когда мы входили в дом, мама была занята приготовлением еды, развешиванием белья или штопкой носков. Папа садился в свое любимое кресло и читал газету или включал наш черно-белый телевизор, чтобы посмотреть игру местной бейсбольной команды. Иногда мы с Джен и Бонни придвигали свои маленькие стульчики и смотрели бейсбол вместе с папой.

Воскресные обеды с бабушками и дедушками были особым ритуалом, но и наши ужины дома тоже представляли собой определенную