Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока я бодалась со своим строгим отцом, мама всегда оставалась человеком, который позволял мне чувствовать себя спокойно, оставаясь такой, какая я есть. Она была воспитателем, но не столько физически, потому что не была склонна нас «холить и лелеять» в буквальном смысле. Она была с нами по-другому: всегда готовая выслушать все о наших проблемах и страхах. Мама была наименее склонным к осуждению человеком из всех, кого я когда-либо знала, – черта, которую мне хотелось бы видеть и в себе. Она понимала, что у людей есть слабости, и ее первым инстинктивным порывом всегда было помочь, а не критиковать. В этом она была полной противоположностью ее собственной матери. Ма Годфри судила всех и вся – достаточно было посмотреть, как она обращалась с моим отцом. Возможно, именно поэтому маму унесло так далеко в другом направлении.
Поскольку мама была таким надежным человеком, мы с сестрами знали, что можем рассказывать ей все, и делали это. Мама знала, когда у меня появился первый парень, когда дети в моем классе начали курить марихуану («траву», как мы все ее называли), знала о девочке из школы, которая забеременела. Я не боялась с ней делиться.
Годы спустя нет ни одного звука, по которому я бы скучала так же сильно, как скучаю по голосу мамы в телефоне. Не по тому, что она говорит, но просто по тому тону, по ноткам в голосе, по ритму ее дыхания. Она всегда могла успокоить меня одним звонком. В моменты печали и отчаяния мне было достаточно услышать ее голос в трубке. Больше всего я сожалею о том, что не записала ее голос, но это одна из тех вещей, которые невозможно предвидеть. Трудно заранее представить, как тебе будет не хватать чего-то, кажущегося незначительным, пока это не исчезнет.
В моменты печали и отчаяния мне было достаточно услышать ее голос в трубке. Больше всего я сожалею о том, что не записала ее голос, но это одна из тех вещей, которые невозможно предвидеть.
Но ее любовь ко всем нам, как и любовь отца, невзирая на наши ссоры, а возможно, и благодаря им, остается со мной. Она делает меня смелой в достижении своих целей, использовании шансов и умении подняться после падений.
Автор «Винни Пуха» А. А. Милн писал: «Одно из преимуществ неорганизованности в том, что ты постоянно делаешь удивительные открытия». За время, прошедшее с моего отрочества, я обнаружила, что неорганизованность внутри меня сыграла свою важную роль и что открытия, которые я сделала в результате, почти всегда были связаны с неизвестными частями моего Я.
Я так благодарна родителям, которые давали мне уверенность и поддержку, пока я росла. Уроки, которые я усвоила в этом запутанном процессе, были и хорошими, и плохими, и помогали мне, когда я с головой ныряла в новый неведомый и хаотичный этап моей жизни.
Глава третья
Конец детства
Даже наши неудачи являются частью наших достижений.
Антуан де Сент-ЭкзюпериЯ выросла на «Белоснежке», «Золушке», «Пиноккио» и «Дамбо». Уроки, которые в них преподносились, были однозначны: добрые и трудолюбивые принцессы всегда находят своих принцев. Деревянная кукла учится честности и превращается в настоящего мальчика. Маленький затравленный слоненок осознает свою силу и оказывается в центре внимания, посрамив циников и мучителей. Когда я подросла, то переключилась на приключенческие и детективные романы, такие как серия о Нэнси Дрю или книги о моих любимых близнецах Боббси. Там проблемы всегда решались за счет смелости и сообразительности. В жизни персонажей, как казалось, мир всегда двигался в направлении устранения несправедливости.
Эти истории отражают то, во что я хотела верить: в мир, где жизнь, в сущности, справедлива. Где хорошее поведение вознаграждается и хорошие люди побеждают. Мы рассказываем нашим детям истории, которые, как мы надеемся, вдохновят их быть добрыми, много работать и нести добро в наш мир, с уверенностью, что, когда книга закроется, они и дальше будут жить счастливо. Но не все дети растут на таких историях. От греческой мифологии до истории Иова многим поколениям людей преподносятся разные уроки, в которых между тем прослеживается одна идея: никто не знает, когда может произойти трагедия. Иногда, без всякой очевидной причины, хорошие люди терпят неудачи. Боги могут забирать так же легко, как и дают.
Возможно, если бы я выросла на историях другого типа, я была бы лучше подготовлена к встрече с миром за пределами Уиллоу-Гроув. Но я росла на образах доблестных принцев и уважении к знаменам со звездами и полосами. Я верила, что любовь побеждает все, что справедливость восторжествует. И я не думаю, что заблуждалась – в долгосрочной перспективе, – но, как выяснилось, многие детали от меня ускользнули.
Был морозный вечер понедельника 1969 года, когда мы с друзьями из колледжа собрались вокруг маленького телевизора в квартире в Ньюарке, Делавэр. Мы в напряженной тишине наблюдали, как люди в темных костюмах занимают свои места вокруг большой стеклянной чаши. Один из них, опустив руку в чашу, вытащил синюю капсулу в форме пилюли и передал ее другому человеку в костюме. Тот открыл ее, развернул вложенную в нее бумажку и громко прочитал: «Четырнадцатое сентября».
Впервые со времен Второй мировой войны молодых людей таким образом отбирали на военную службу с вероятностью участия в боевых действиях во Вьетнаме. Это была лотерея: тех, кто родился 14 сентября, в 1970 году призывали первыми, с призывным номером 001. Мы подбадривали друг друга, пока все новые и новые бумажки прикреплялись к доске. Парню, с которым я встречалась, выпал номер 042, а еще паре наших друзей – более поздние номера. Было невозможно вообразить, что жизни людей зависят от этих клочков бумаги, заключенных в жалкие пластиковые капсулы, – они казались слишком маленькими, чтобы вместить в себя будущее такого количества людей.
Тот факт, что в нашем мире происходит сдвиг тектонических плит, я осознала еще до того, как покинула свой родной город. Как-то в пятницу в 1963 году всех учеников моей средней школы собрали на трибунах спортзала. Вечером намечались танцы, которые для детей средней школы были весьма важным событием, и я подумала, что нас собирают по этой причине. Когда директор упавшим голосом объявил, что был застрелен президент Кеннеди, зал затих. Мы сидели в молчаливом шоке, пока директор объяснял нам, что приехали