— Как?.. Да! Ну, нынче гулять не составляет никакойприятности; климат весьма нехороший.

— Да-с, Крестьян Иванович. Я, Крестьян Иванович, хоть исмирный человек, как я уже вам, кажется, имел честь объяснить, но дорога мояотдельно идет, Крестьян Иванович. Путь жизни широк… Я хочу… я хочу, КрестьянИванович, сказать этим… Извините меня, Крестьян Иванович, я не мастер красноговорить.

— Гм… вы говорите…

— Я говорю, чтоб вы меня извинили, Крестьян Иванович, в том,что я, сколько мне кажется, не мастер красно говорить, — сказал господинГолядкин полуобиженным тоном, немного сбиваясь и путаясь. — В этом отношении я,Крестьян Иванович, не так, как другие, — прибавил он с какою-то особенноюулыбкою, — и много говорить не умею; придавать слогу красоту не учился. Зато я,Крестьян Иванович, действую; зато я действую, Крестьян Иванович!

— Гм… Как же это… вы действуете? — отозвался КрестьянИванович. Затем, на минутку, последовало молчание. Доктор как-то странно инедоверчиво взглянул на господина Голядкина. Господин Голядкин тоже в своюочередь довольно недоверчиво покосился на доктора.

— Я, Крестьян Иванович, — стал продолжать господин Голядкинвсе в прежнем тоне, немного раздраженный и озадаченный крайним упорствомКрестьяна Ивановича, — я, Крестьян Иванович, люблю спокойствие, а не светскийшум. Там у них, я говорю, в большом свете, Крестьян Иванович, нужно уметьпаркеты лощить сапогами…(тут господин Голядкин немного пришаркнул по полуножкой), там это спрашивают-с, и каламбур тоже спрашивают… комплиментраздушенный нужно уметь составлять-с… вот что там спрашивают. А я этому неучился, Крестьян Иванович, — хитростям этим всем я не учился; некогда было. Ячеловек простой, незатейливый, и блеска наружного нет во мне. В этом, КрестьянИванович, я полагаю оружие; я кладу его, говоря в этом смысле. — Все этогосподин Голядкин проговорил, разумеется, с таким видом, который ясно давалзнать, что герой наш вовсе не жалеет о том, что кладет в этом смысле оружие ичто он хитростям не учился, но что даже совершенно напротив. Крестьян Иванович,слушая его, смотрел вниз с весьма неприятной гримасой в лице и как будтозаранее что-то предчувствовал. За тирадою господина Голядкина последовалодовольно долгое и значительное молчание.

— Вы, кажется, немного отвлеклись от предмета, — сказалнаконец Крестьян Иванович вполголоса, — я, признаюсь вам, не мог вас совершеннопонять.

— Я не мастер красно говорить, Крестьян Иванович; я уже вамимел честь доложить, Крестьян Иванович, что я не мастер красно говорить, —сказал господин Голядкин, на этот раз резким и решительным тоном.

— Гм…

— Крестьян Иванович! — начал опять господин Голядкин тихим,но многозначащим голосом, отчасти в торжественном роде и останавливаясь накаждом пункте. — Крестьян Иванович! вошедши сюда, я начал извинениями. Теперь яповторяю прежнее и опять прошу вашего снисхождения на время. Мне, КрестьянИванович, от вас скрывать нечего. Человек я маленький, сами вы знаете; но, ксчастью моему, не жалею о том, что я маленький человек. Даже напротив, КрестьянИванович; и, чтоб все сказать, я даже горжусь тем, что не большой человек, амаленький. Не интригант, — и этим тоже горжусь. Действую не втихомолку, аоткрыто, без хитростей, и хотя бы мог вредить в свою очередь, и очень бы мог, идаже знаю, над кем и как это сделать, Крестьян Иванович, но не хочу замаратьсебя и в этом смысле умываю руки. В этом смысле, говорю, я их умываю, КрестьянИванович! — Господин Голядкин на мгновение выразительно замолчал; говорил он скротким одушевлением.

— Иду я, Крестьян Иванович, — стал продолжать наш герой, —прямо, открыто и без окольных путей, потому что их презираю и предоставляю этодругим. Не стараюсь унизить тех, которые, может быть, нас с вами почище… тоесть, я хочу сказать, нас с ними, Крестьян Иванович, я не хотел сказать с вами.Полуслов не люблю; мизерных двуличностей не жалую; клеветою и сплетнейгнушаюсь. Маску надеваю лишь в маскарад, а не хожу с нею перед людьмикаждодневно. Спрошу я вас только, Крестьян Иванович, как бы стали вы мститьврагу своему, злейшему врагу своему, — тому, кого бы вы считали таким? —заключил господин Голядкин, бросив вызывающий взгляд на Крестьяна Ивановича.

Хотя господин Голядкин проговорил все это донельзяотчетливо, ясно, с уверенностью, взвешивая слова и рассчитывая на вернейшийэффект, но между тем с беспокойством, с большим беспокойством, с крайнимбеспокойством смотрел теперь на Крестьяна Ивановича. Теперь он обратился весь взрение и робко, с досадным, тоскливым нетерпением ожидал ответа КрестьянаИвановича. Но, к изумлению, и к совершенному поражению господина Голядкина,Крестьян Иванович что-то пробормотал себе под нос; потом придвинул кресла кстолу и довольно сухо, но, впрочем, учтиво объявил ему что-то вроде того, чтоему время дорого, что он как-то не совсем понимает; что, впрочем, он, чемможет, готов служить, по силам, но что все дальнейшее и до него не касающеесяон оставляет. Тут он взял перо, придвинул бумагу, выкроил из нее докторскойформы лоскутик и объявил, что тотчас пропишет что следует.

— Нет-с, не следует, Крестьян Иванович! нет-с, это вовсе неследует! — проговорил господин Голядкин, привстав с места и хватая КрестьянаИвановича за правую руку, — этого, Крестьян Иванович, здесь вовсе не надобно…

А между тем, покамест говорил это все господин Голядкин, внем произошла какая-то странная перемена. Серые глаза его как-то странноблеснули, губы его задрожали, все мускулы, все черты лица его заходили,задвигались. Сам он весь дрожал. Последовав, первому движению своему иостановив руку Крестьяна Ивановича, господин Голядкин стоял теперь неподвижно,как будто сам не доверяя себе и ожидая вдохновения для дальнейших поступков.

Тогда произошла довольно странная сцена.

Немного озадаченный, Крестьян Иванович на мгновение будтоприрос к своему креслу и, потерявшись, смотрел во все глаза господинуГолядкину, который таким же образом смотрел на него. Наконец Крестьян Ивановичвстал, придерживаясь немного за лацкан вицмундира господина Голядкина.Несколько секунд стояли они таким образом оба, неподвижно и не сводя глаз другс друга. Тогда, впрочем, необыкновенно странным образом, разрешилось и второедвижение господина Голядкина. Губы его затряслись, подбородок запрыгал, и геройнаш заплакал совсем неожиданно. Всхлипывая, кивая головой и ударяя себя в грудьправой рукою, а левой схватив тоже за лацкан домашней одежды КрестьянаИвановича, хотел было он говорить и в чем-то немедленно объясниться, но не моги слова сказать. Наконец Крестьян Иванович опомнился от своего изумления.

— Полноте, успокойтесь, садитесь! — проговорил он, наконец,стараясь посадить господина Голядкина в кресла.

— У меня есть враги, Крестьян Иванович, у меня есть враги; уменя есть злые враги, которые меня погубить поклялись… — отвечал господинГолядкин боязливо и шепотом.

— Полноте, полноте; что враги! не нужно врагов поминать! этосовершенно не нужно. Садитесь, садитесь, — продолжал Крестьян Иванович,усаживая господина Голядкина окончательно в кресла.