— Что нам теперь делать? — спросил он.

— Счета посылайте по тому же адресу, что ираньше, — отрезал я и положил трубку.

Итак, судя по всему, меня действительно навестил МордастыйГилврэй. Он лично доставил записку. Видно, они с Доном Дж. Германом накрепкозавязаны в какой-то большой игре и не могли довериться посыльному. Дельцеобещало быть интересным, и я решил принять приглашение и заглянуть к Дону Дж.Герману. Либо он собирался выйти сухим из какой-то грязной истории, либо,наоборот, готов был влипнуть в нее.

Я не стал посылать ему свою визитную карточку, я решилпоступить по-иному.

Огороженная территория, где находился дом, занималавнушительное место, что свидетельствовало о состоятельности его прежнихвладельцев и о стремлении нынешнего к уединению. Ну что ж, прекрасно. Мне этона руку. Кто его знает, что может произойти, а мне не хотелось огласки.

Около девяти часов мы с Бобо перемахнули через забор. Оба мыпонимали, что вторгаемся на чужую территорию и в любой момент можем нарватьсяна неприятности. Беспрепятственно спрыгнув на землю, мы прошлись, внимательноглядя по сторонам, и, понаблюдав за Бобо, я убедился, что в доме нет наружнойохраны.

Обойдя вокруг дома, я остановился перед окном с опущеннымишторами, через которые пробивался свет. Окно это было единственным освещеннымместом на первом этаже, если не считать главного входа. Я не знал, чтоскрывалось за этим окном — гостиная, спальня, кабинет… Разберусь на месте,время у меня есть.

Стоя под окном, я услышал резкий звонок в прихожей, скрипстула в комнате у меня над головой и звук удаляющихся шагов.

Из того, что не было слышно никакого разговора, я заключил,что он — или она — находился в этой освещенной комнате в одиночестве и, покинувее, чтобы открыть входную дверь, предоставил мне возможность заглянуть в окно,что я и сделал.

Мне здорово повезло, судьба сама сдавала карты. Я никогда непитал особой симпатии к политикам, и уж коль она распорядилась, чтобы я сунулсвой нос в комнату Дона Дж. Германа, значит, там пахло неприятностями.

Комната представляла собой нечто вроде кабинета. Я слышал,что он проводит большую часть времени за работой. Я также слышал, что в домеимеется множество потайных ходов и что прислуга появляется и удаляется позвонку, расположенному на рабочем столе Германа.

Я решил рискнуть.

Повернувшись к Бобо, я скомандовал:

— Охраняй, — и взобрался в окно.

Я знал, что, если понадобится, Бобо прыгнет в окно, и нистекло, ничто другое не послужит ему преградой.

В углу стоял большой письменный стол с убирающейся крышкой,к нему-то я и направился. Господи, как я обожаю столы с убирающимися крышками,стоящие в углу! В случае опасности за таким столом можно надежно спрятатьсяили, в крайнем случае, залезть под него.

Едва успев устроиться поудобнее, я услышал приближающиесяголоса:

— Как мило с вашей стороны, мисс Чэдвик, что вы зашли.Да еще в первый же вечер после возвращения из колледжа. Я невероятно ценю вашулюбезность.

Голос был льстивый и вкрадчивый, даже слишком вкрадчивый. Онсразу не понравился мне, и я мгновенно понял, что принадлежит он не кому иному,как Дону Дж. Герману.

В голосе девушки слышалось задорное журчание юности, но былов нем и что-то неуловимо-натянутое — то ли страх, то ли какая-то затаеннаятревога.

— В записке вы упоминали об отце.

Они как раз вошли в кабинет, и льстивый голос увернулся отвопроса:

— Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Чэдвик. Вы не можетесебе представить, как я огорчился, узнав о смерти вашего отца. Я посылалсоболезнования и цветы, но не решался заговорить о делах ни с вами, ни с вашейматушкой, пока вы не оправитесь от удара. Прошло три месяца, вы окончиликолледж, и я чувствую, что теперь вы сможете понять, какая суроваянеобходимость заставила меня вернуться к этому вопросу, а также сумеете оценитьмое деликатное отношение к вашему горю и нежелание торопить вас.

Бог ты мой! Что это была за речь! Такое впечатление, будтоон выучил ее наизусть. Рискнув, я даже немного подался вперед, чтобы выглянутьв щель между двумя стоявшими на столе книгами.

Герман оказался крупным мужчиной, даже крупнее, чем я ожидал.Он сидел за письменным столом, разглядывал девушку, и его здоровенные жирныепальцы барабанили по крышке стола. Лицо его было испещрено миллионом мелкихморщинок, отчего кожа походила на пергамент, и, когда он улыбался, морщинкиприходили в движение и рассыпались, убегая под воротничок рубашки, а его лысаяголова напоминала мне купол Капитолия. Редкий пушок окаймлял эту голову лишьнад самыми ушами, которые внизу плотно прижимались к голове, а сверху,напротив, оттопыривались. У него были толстые, какие-то пористые губы, двойнойподбородок и громадное тело. Однако, несмотря на всю его тучность, морщинки налице придавали ему несколько изможденный вид.

Но самым поразительным на его лице были глаза, большие ишироко открытые. Казалось, он каким-то сознательным напряжением мышц заставлялих все время быть широко раскрытыми, складывалось впечатление, будто он всюжизнь тренировал эти мышцы, чтобы придать глазам детское выражение искренностии невинности.

Девушка была еще совсем юной. Она, не раздумывая, пришла вдом к этому толстогубому политикану и теперь вот сидела в кресле в своемкоротеньком платьице с заниженной талией, обнажив пару очаровательных,обтянутых модными чулочками ножек, без сомнения способных занять первое местона любом конкурсе красоты. Она сидела, такая чистенькая и свежая, и смотрела нанего из-под полей шляпки, дерзко сдвинутой чуть-чуть набок, и весь ее видговорил о том, что она вполне способна постоять за себя, но в глазах затаилсястрах.

— Насколько я поняла, у вас с отцом были какие-тодела. — На этот раз в ее голосе прозвучали испуганные нотки, и я былуверен, что Герман это заметил.

Его голос источал приторную любезность:

— Надеюсь, вы не будете возражать, мисс Чэдвик, если язадам вам несколько вопросов, прежде чем перейду к делу? Полагаю, вам былихорошо известны привычки вашего отца, в частности, его привычка составлятьдолговые расписки?

Явно озадаченная, она кивнула:

— Ну конечно. Думаю, многие знали об этой его привычке.У него была целая папка с готовыми бланками, и он пользовался только ими. Дажеотправляясь в банк, он брал с собой эту папку. Отец начитался про разныхмошенников, которые подделывают счета и долговые расписки, и всегда вел себяосторожно. К тому же ему нравилось быть не таким, как все.

Герман изобразил на лице сияющую улыбку:

— Вот-вот… А теперь, с вашего разрешения…

Он шагнул в угол, я внимательно следил за его движениями. Оннаклонился, словно для того, чтобы поднять что-то с пола, отодвинул картину инабрал код металлического сейфа. Бог мой, что за зрелище предстало пред моимиглазами! Настоящее банковское хранилище.