На деле выходит так. Инвалид первой группы, перенесший инфаркт и две операции на тазобедренных суставах, не может записаться к кардиологу напрямую. Только через участкового терапевта. Ну и что сложного? Тот придет на дом и даст номерок.

Черта с два. Он должен сделать это через кабинетный компьютер!

А значит, инвалиду придется чесать к нему километр пешком, потому что до поликлиники не едет никакой транспорт.

На месте выясняется, что желательна кардиограмма, но на нее кончились номерки. Можно зайти через неделю. И лучше захватить с собой не только палку с сумкой, но и сменную обувь. В поликлинике нет бахил. «Они есть в аптеке, – сказали мне в гардеробе. – Но у нас и аптеки нет. Но люди все равно их где-то берут!» – добавили мне, поджав губы.

Ну, и я взял. Из помойки. Дал маменьке, потому что проблемы стали множиться головокружительно.

Докторов это тоже не радует. Намедни один доктор пожелал «вырвать матку» всему руководящему звену за такие порядки. Там была другая история, не стану уже вдаваться. Я ни секунды не сомневаюсь, что он имел в виду трансатлантического примата и наших распоясавшихся соседей.

Говорят, что в столице уволят семь тысяч медиков.

Жду расцвета словесности! Изящной и не очень.

Я тут пытался ответить на старый вопрос о медиках в литературе, благо и сам отчасти такой. Мне кажется, что тема переворачивается вверх тормашками. У медиков, дескать, имеется уникальный опыт и знание какой-то там человеческой изнанки. Да, не без того. Но мне-то отлично известно, какая там открывается изнанка. Если на нее опираться, то не напишешь ни Гулливера, ни Ийона Тихого, ни Мастера с Маргаритой. Про нее бы одну и писали! Материала много, хватит на десять Игр Престолов.

Все совершенно наоборот: это литераторы первоначально идут в медицину. Ну, а чем им еще прокормиться? Литературой – крайне сомнительно. К машинам и точным наукам душа не лежит. К войне и торговле – тоже. Остаются дисциплины естественные, которые более или менее терпимы для творческой натуры. Нет, понятно, что найдутся и бизнесмены с полковниками – кем только потом не работают люди. Но если широко обобщить, то вроде правильно.

Да, забыл! Конечно, я желаю тем, кто этих медиков увольняет, обогатиться сложной гангреной репродуктивных органов и лечиться валерьянкой по рецепту.

В зубоврачебном кресле вечно что-нибудь.

– Который зуб?

– Не знаю. Все болят.

После фотосессии:

– Ага, вот этот! А под ним еще зуб мудрости в кости, который вряд ли когда-нибудь прорежется.

Мне не очень понравились эти слова. И не по одной причине.

Я улегся и уставился на календарь. У зубного врача он обязательно есть. Этот был от строительной компании. Был нарисован кран, а под ним – далекие многоэтажки, вид сверху, стоявшие аккуратным полукругом. И надпись: «Недостаточно только желать, надо делать – И. Гете».

– Скажите, – спросил я, – вам никогда не казалось, что эти дома на самом деле зубы, а кран, соответственно…?

– Нет! Никогда! Это у вас да… такая, знаете ли, мысль!

Вызвал я доктора из поликлиники. Сто лет этого не делал. Ну, понадобилось, не суть. Застелил койку, спрятал трусы, вытряхнул пепельницу.

Пришла робкая особа за тридцать. Я настроил водичку мыть руки, потянулся клешнями снимать пальто. А она стоит и неуверенно топчется.

– Мне куда?..

Переодеть пастушкой и ко мне в опочивальню! Ей-богу. Вошла, как была. У нас, между прочим, газовщик по лестнице ходит в бахилах. Дальнейшее уже неинтересно и далеко от эротики.

Обсудил с доктором один лечебный спрей.

– Долго им пользоваться нельзя. В нем нашли гормоны.

– Так-таки и нашли?

– Да. Некоторые профессора считают, что они там есть.

Я склонился перед дерзостью науки, вскрывающей самые заповедные тайны природы.

В очередном походе к зубному случилось много драм. Даже рентгеновскую пластинку мне вогнали в пасть, будто железный лом. Рукой, толщиной с балку.

– Будем ли мы делать укол? – осведомился я.

– Нет! Там уже все умерло!

Кроме меня самого.

Докторша была сдобная, с добрым крестьянским лицом, домохозяйственного свойства, вполне уютная и участливая. В глазах у нее изредка сверкало сумасшествие.

Я взвыл очень быстро. За мои-то деньги.

– Скажите, – спросил я потом, – а велика ли разница между платной и бесплатной пломбировкой каналов?

– Конечно, она велика. Мы же обрабатываем их эндомотором, если платно!

Вникать дальше я не посмел. Наверное, этот эндомотор жрет очень много бензина, а электричества от него хватит на микрорайон.

– Пломбу сделаем платную?

– Да куда ж деваться.

Тон докторши стал заговорщицким.

– У меня есть за тысячу, – сообщила она негромко и доверительно. – Приходите в следующий четверг.

Я понял, что меня втягивают в какое-то нехорошее дело.

В регистратуре со мной долго возились.

– Ну долго там еще? – спросила огромная дама, стоявшая за мной.

Я медленно покосился на нее.

– Что за взгляд?

– Да так, посмотрел.

– Ну и как?

– Очень понравилось.

– Да вы шалун! Обманывать нельзя!

Сам знаю, но сильно захотелось.

Вот еще одно воспоминание, которое можно применить к чему угодно на любой вкус.

Однажды, когда мы изучали психиатрию, нас повели в отделение посмотреть на больных. А то все была сплошная теория.

Идем мы толпой. Останавливаемся, заглядываем в палаты. Они, как водится, без дверей. Нам скоренько объясняют, кто там сидит и за что.

На первый взгляд, люди как люди. Довольно чистенько все, никаких пижам. Две накрашенные девицы расхаживали в домашних халатах и бигудях. Они повернулись к нам.

– Издеваются, – с ненавистью процедила одна.

Задача для среднего возраста: в зубном кабинете работают две докторши. Я уселся к своей, но тут подошла вторая. С кривой улыбкой. Узнала меня. Общие знакомые. Похоже, пили мы с ней. В остальном и вовсе не уверен.