как на источник жизненных благ, но не испытывал никакой благодарности.

На правом локте его сюртука виднелось пятно от чернил. Черные волосы слегка растрепались, и он, подняв голову, провел по ним рукой.

Леди Мортимер принялась что-то резко выговаривать секретарю, но Кирилл почему-то не мог ничего понять, не мог сосредоточиться. Голова казалась тяжелой, и даже во сне хотелось спать. Картины далекого прошлого сменяли одна другую, мелькали перед глазами, не давали покоя. Хотелось стряхнуть с себя эту сонную одурь, но не было сил. Будто его накрыли тяжелым душным одеялом. Кирилл захрипел, и проходящая мимо студентка вскрикнула от неожиданности.

— А, Кирилл Сергеевич, как приятно снова Вас видеть! — Воробьев очнулся, вздрогнул от неожиданности и только теперь заметил, что на скамейке уже сидит его утренний знакомый. В отличие от Воробьева, он выглядел свежо и приятно пах дорогим мужским одеколоном. Его стильный льняной костюм явно пошили не на фабрике «Красное знамя».

— Мне тоже приятно, — вяло приветствовал его Кирилл.

— Я рад, что мы случайно встретились сегодня еще раз. Я, собственно, хотел заглянуть к вам завтра, решил, что неделя — слишком уж долгий срок для проверки работоспособности нового прибора.

— Не знаю, как у вашего прибора, а у меня работоспособность сильно снизилась. Наверное, я заболел.

— Так я и думал. Но вы не беспокойтесь, сейчас я все улажу. Давайте сюда концентратор.

— Что дать?

— Прибор, прибор давайте, который я просил вас поносить.

— Пожалуйста, — Кирилл вынул из кармана помятых брюк розовую коробочку и отдал Альфреду Эдуардовичу, не вспомнив при этом, что в кармане должен находиться еще ключ от аудитории.

Тот открыл свой дипломат, положил внутрь прибор и нажал на какую-то кнопку. Кирилл заметил на крышке светящуюся шкалу, указатель на которой сразу подпрыгнул до восьмидесяти процентов.

— Замечательно! — воскликнул Альфред Эдуардович. — Я даже не ожидал такого успеха. А насчет самочувствия вы не беспокойтесь. Весна, знаете, авитаминоз. Но на всякий случай я снижу коэффициент поглощения.

С этими словами он снова достал розовую коробочку, что-то повернул на ее поверхности и протянул Кириллу. Воробьев машинально положил ее в карман.

— Скажите, милейший, не посещали ли вас какие — либо странные мысли за время пребывания прибора в вашем кармане? Или, скажем, видения?

— Видения? А при чем тут это? — рассказывать о странном сне почему-то очень не хотелось, но тем не менее, будто под гипнозом, он начал рассказывать.

Альфред Эдуардович слушал его крайне заинтересованно, не перебивая.

— Как, вы говорите, фамилия этой высокородной дамы, леди Мортимер?! Надо же, какая невероятная удача! Да мы с вами, молодой человек, теперь горы свернем!

Непонятная слабость постепенно покидала Кирилла, но мысли не прояснились. Он по-прежнему ничего не понимал. Лишь где-то через полчаса ему стало немного лучше, и голову посетили ленивые мысли.

Он думал, отчего вдруг ему стало так плохо? Что это за слабость? Предположим, авитаминоз, но почему вчера он Воробьева не беспокоил, а сегодня вдруг ударил по организму с такой силой? Что изменилось?

Со вчерашнего дня ничего не произошло. Он накануне не пил водку, которую и вообще не любил, предпочитая чешское пиво. Ночью спал вполне прилично — лег около часа и проснулся в полвосьмого. Никто заразный рядом с ним в транспорте не стоял — он приехал на своем стареньком Рено Логан. Единственное изменение — встреча с Альфредом Эдуардовичем и согласие поносить в кармане его прибор.

А что это за Альфред Эдуардович? С отцом он не знаком — отец — метеоролог, зимует в Антарктиде. Узнал о них от кого-то из зимовщиков? Но сам Альфред на зимовщика не похож — слишком лощеный. У отца друзья все простые, они носят заправленные в высокие ботинки брезентовые штаны и ветровки. Никого из них в льняном костюме и дорогом галстуке Кирилл никогда не видел. У кого бы спросить про этого Альфреда? Может, у Насти? Она, как секретарша, ведала выдачей посетителям пропусков. Хотя на территорию Политеха пройти можно без всякого пропуска, а был ли Альфред в здании — неизвестно.

Теперь прибор. Что про него известно? Ничего. Вдруг там источник вредного излучения? Если это гамма-излучение, его можно определить счетчиком Гейгера. А что еще может быть? Альфа и Бета на дальние расстояния не действуют, а на студентов тоже что-то повлияло. Может, вообще какое-то неизвестное излучение? С кем бы посоветоваться? Кирилл специализировался на темпорологии и за открытиями в других областях физики следить не успевал. Надо поспрашивать у коллег, может, у кого-то есть знакомые на кафедре электромагнетизма. Или это и не в их компетенции? Стоит поспрашивать и атомщиков.

«И что это я тут сижу? Надо бы к врачу сходить, только чтобы мама не узнала, — думал Воробьев, — а вот кто-то ко мне идет. Кажется, Настя, или она мне во всех проходящих девушках мерещится?» Но это действительно была Настя Светлова.

Настя появилась в приемной декана не так давно. Кирилл запомнил, как первый раз увидел хорошенькую девушку с озорными глазами. История была, на самом деле, совсем не веселая. Кирилл третий раз перенес экзамен по философии. Просто не было времени как следует подготовиться. Начав вести занятия у студентов, Кирилл с изумлением понял, что эта работа требует массы сил и времени.

Невозможно войти в аудиторию, где сидит два десятка наглых жизнерадостных студентов, не зная предмет назубок. Каверзные вопросы в сочетании с детскими школьными выходками лишат уверенности в себе и маститого профессора. Для Кирилла каждый семинар был тяжким испытанием, но он твердо решил преподавание не бросать и держался только на силе воли. В таких условиях готовиться к экзамену по философии оказалось решительно некогда. Но декан, старый знакомый отца, считал, что Кирилл должен быть достойным продолжателем дела семьи Воробьевых и так далее, и тому подобное. То, что он простил бы любому другому аспиранту, сыну Сереги Воробьева он прощать не хотел.

Разговоры о том, как тяжело им приходилось в студенческие годы, как они голодали и холодали, сопровождали Кирилла все пять лет учебы в Политехе. И поступление в аспирантуру ничего в этом смысле не изменило.

В тот день Кирилл зашел в деканат подписать направление на экзамен. Замдекана Ирина Вячеславовна пошла ему навстречу. Размахивая вожделенной бумажкой, Кирилл уже выходил из приемной, когда на пороге появился Лисицын. Лисицын сразу понял, в чем дело. Он считал своим долгом опекать Кирилла.

— Опять переносите экзамен, молодой человек? Не слишком ли часто? В твои годы мы с твоим отцом пахали, как рабы на галерах. А ты не можешь сдать философию с осени.