Свободный человек всегда выглядит эстетично. Он мужественен и энергичен, красив и харизматичен. Он всегда в окружении друзей и поклонников, ведь всем известно, как велика тяга людей к прекрасному. Для полного великолепия, а значит, и для предотвращения конфликтов с внешним миром, свободному герою остается лишь приоткрыть завесу над трагическими коллизиями своего внутреннего мира. Вся борьба – муки выбора и страсти любви находятся там. Там он сражается с «демонами» своей души, падает ниц пред божественной любовью, переживает экзистенциальные чувства отчаяния и вины. Все внутри, лишь легкий «флер» этих бурь и трагедий может донестись до «внешнего наблюдателя» и от этого «аромата» полнота эстетической картины «героя нашего времени» дополняется этической составляющей. Красота и Добро едины!

Необходимо заметить, что высот современного романтизма можно достичь только в случае наполнения своего внутреннего мира трагическим содержанием. Это не так легко, как может показаться на первый взгляд. Значительно чаще мы принимаем за истинную трагедию свои «внутренние стенания», окрашенные ярко выраженным мелодраматическим эффектом, которые и «продвигаем» на рынке любителей «мыльных опер». Подобные попытки достигают успеха лишь на отрезке «выкуренной сигареты» или, при более удачно сложившихся обстоятельствах, распитого «священного сосуда». Отрезок времени, равный длительности нашего сочувствия, – это и есть время мелодраматического импульса. Но обеденный перерыв кончился и нам пора в офис или домой к очередному сериалу/ голодному мужу. Мелодраматический импульс – это наши слезы при просмотре майского парада ветеранов на Красной площади, наши улыбки при встрече с румяным карапузом, протягивающим игрушку, наши патриотические чувства при звучании гимна страны перед началом финального матча сборной по хоккею. Мелодрама – это наш стиль общения с окружающими. Трагедия – это наш стиль общения с собой.

«Абсурдность бытия» навсегда оставила нас наедине со своими «ожиданиями», «представлениями» и «желаниями». Замкнутый антропологический универсум – это тот круг тотальности, который, как экскаватор ковшом, «выгреб» все человеческое из мироздания. Этот «ком», состоящий из миллиардов сочетаний событий, чувств, опытов и «практик» представляет собой аутентичное ядро нашей индивидуальности, «вещь-в-себе» субъективности, самость человека. Получается, что если убрать антропологическое из мира, в нем образуется пустота, дыра в мироздании. Может быть, «черные дыры» в космосе – это исчезнувшие антропологические универсумы? Разве не об этом говорит «антропный принцип»? Космос – это сыр, но возникает вопрос: какого он сорта и вида? Проще говоря, много в нем дырок или всего одна? Отказываясь от антропоцентризма, нужно помнить, что человек все-таки обладает субъективностью и как следствие – является субъектом. Онтологическое свойство субъективности позволяет человеку как субъекту «собирать», «субъективировать» все то, что захвачено его «ковшом».

«Я сам» – звучит не только героически, но и одиноко. Человек один изначально и окончательно. Я один – это аксиома, причем с большей степенью достоверности, чем «я мыслю». Когда до человека наконец-то «доходит» этот очевидный факт, он ощущает его даже физически. В районе солнечного сплетения у человека образуется «дыра» (или ощущение дыры). Замечали? А что происходит с человеком, когда он думает? Интроспекция – глаза стекленеют и затылок чешется. Но глаза могут стекленеть и при отсутствии каких-либо мыслей! Одиночество – онтологическое состояние, которое «захватывает» человека целиком и полностью: рационально, эмоционально, социально, экзистенциально и физически. Именно в этот «момент истины» мы осознаем и переживаем свою самость, свое окончательное и последнее «Я». Подобное случается не с каждым. Некоторые так и остаются детьми, до конца своих дней надеясь достичь экстаза взаиморастворения в социальном мире, как ложка сахара в горячем чае. А в результате получается ложка дегтя или меда, что сути дела не меняет. Отсюда разочарования, обиды, скандалы. «Ты меня уважаешь»? Проблема двоякая: с одной стороны, мы хотим «дотянуться» до Другого с целью понять или господствовать, с другой – быть понятыми или «поглощенными». Что, в сущности, дают человеку «диалоги Я-Ты», «события встречи», «акты коммуникации» как не постоянный поиск самого себя, даже сквозь призму любви к Другому/ближнему? Одиночество – это «забота» о самом себе. Говорят, даже самоубийцы, выпрыгнувшие с десятого этажа, инстинктивно пытаются зацепиться за ветки, пролетая мимо раскатистого дерева. Воля к жизни!

Вас приветствует совершенно новый Робинзон! Он не хочет властвовать над природой и быть царем «Пятниц» (вариант Дефо) или расставаться с рациональной цензурой сознания, выпуская «либидо» погреться на солнышке (вариант Турнье). Наш Робинзон является аутентичным субъектом, осознающим свою уникальность и распознающим себя и «свое» всегда и везде: космосе, культуре, социуме, боге, другом человеке. Ему абсолютно все равно – что возвращаться в «цивилизацию», что навечно оставаться в дикой природе. Его «Я» всегда «сверх», «над», «мета» и пр. Осознав и приняв свое одиночество, мы становимся свободными. Только пройдя этот путь, можно позволить себе «вернуться» к другим «Я», в социум, ведь теперь мы не будем требовать от ближнего того, чего он никогда не смог бы отдать – своего «Я». Мораль сей басни такова: нужно уважать и принимать «Другого» другим и тогда придет осознание и переживание единства – мы оба одиноки. Знать, что ты не один в своем одиночестве, что может быть оптимистичнее?

Преодолев в себе «любовь к ближнему», желание обладать и быть обладаемым, человек обращается к другому «Я» с целью построить общение на сущностном онтологическом уровне. Поиск «своего» человека (попросту друга) определяется тем знанием, которое получено в результате метафизического познания трансцендентного «моей» субъективностью. В Другом мы ищем лики «своего» Бога, те «знаки», которые может распознать только мое собственное «Я». Это онтологическое общение позволяет «вынести за скобки» психологические и социальные черты другой личности. Индивидуальное своеобразие не позволит образовать единство. Особенное не станет всеобщим.

Язык онтологического общения – язык универсалий. Дружеское общение – общение в рамках «высоко контекстной» культуры, как у китайцев. За каждым понятием скрываются множество смыслов, которые неуловимы для внешнего наблюдателя, но «узнаваемы» друзьями. Дружба – это игра посвященных: розенкрейцеров и тамплиеров – членов герменевтического кружка. Вспомните, как хорошо и понятно молчать с близким человеком! Язык дружбы – язык синкретический. Филологи считают, что в русском языке очень много синкретических образований, наверное, именно поэтому русские слово «дружба» понимают особо!

Перевод языка метафизики в формы дискурсивных практик – одна из «вечных» проблем западной культуры. Еще со времен «шелкового пути» мы начали возить порох, компас, «реинкарнацию» и пр. Этот путь длится веками, привнося в рациональную западную жизнь все новые диковинки: тамагочи, нунчаки и йогу. К сожалению, приживается все это очень плохо, не сравнить, например, с бейсбольной битой, которая стала незаменимым инструментом в борьбе российских таксистов за «свои права» (опять же нельзя не признать великие достижения Америки в процессах глобализации). Восточная метафизика для запада непроницаема. Попытки поиска «общего» языка были предприняты не единожды. Всю «эзотерическую» линию европейской философии от Платона до Хайдеггера можно назвать «техникой перевода» восточной метафизики на язык европейской науки. Например, до сих пор в ходу «а-ля» хайдеггерианские языковые кентавры: «получеловек полулошадь» – это «со-бытие-вот-присутствия-в-себе-лошадности-для-эк-зистенции-dasein (человека)». Или «онтология встречи» – это «здесь – вот – тут – сейчас – для – меня – тебя – нас– него – нее – них– этой – той– того – тех-при-сутствие». Вот так мы – европейцы, через «тык-мык» и понимаем метафизику Востока!