— Не хочу я братика, я хочу жить дома с вами, — не сдавалась я.

В этот момент в комнату ворвался папа. Подхватив за руку, он сдернул меня с кровати и больно ударил по попе. Потом еще раз и еще. Бил он сильно и истерика нахлынула с новой силой. Попа горела огнем, а сердце жгла лютая обида на всех них.

— Быстро оделась и в коридор! — скомандовал он мне. — А ты… нечего разводить с ней беседы, пусть спасибо скажет, что вообще на свет появилась, — прикрикнул он на маму.

Папа часто был злым, и спорить с ним бесполезно. Хлюпая носом и в голос подвывая, я сунула Норика в карман и пошла обуваться. Мне было так сильно обидно и горько. Ручки тряслись, когда я защелкивала магнитные липучки на ботиночках.

Я всегда старалась быть хорошей девочкой. Училась лучше всех, меня раньше на целый год взяли в школу. И любили меня все и хвалили. Все-все! Кроме мамы и папы. Для них я всегда была пустым местом, они словно не замечали, что я существую. Что я здесь, рядом с ними. Мои открытки и подделки не ставились на полочки, как у подруг, они выбрасывались. Мои тетрадки с оценками «отлично» никто не проверял. Никто никогда не провожал меня в школу и не встречал, не водил в кафетерий мистера Вока на двенадцатой улице поесть пирожное.

И дни рождения не отмечались. Весь праздник заключался в покупке простой игрушки и все. Не было веселых представлений, аттракционов и торта. Нет, меня одевали и обували, конечно, кормили и игрушки у меня были, но не было внимания, такого как у других девочек. Меня никогда не целовали и не обнимали. Не гладили по голове и не поднимали за руки, чтобы я перелетела через бордюр тротуара.

Я слишком рано стала это понимать и пыталась, как могла, исправить отношение к себе. Старалась быть самой хорошей. Но все было напрасно. И вот теперь у папы с мамой будет другой ребенок. Его они будут любить, у него будет все, а меня выставляют не просто в другую школу, в другой город. Меня увозят на другую планету, и бросят там, как никому не нужную вещь.

Слезы текли по щечкам, хотелось убежать и спрятаться под кроватью, чтобы не нашли. Но это бесполезно, папа только сильнее отлупит.

Обувшись, я обречено стояла и ждала папу, размазывая слезы по лицу. Жалобно поглядывала на маму, пытаясь поймать ее взгляд. Но она не смотрела, словно и нет меня уже. Сунув мне в руки рюкзак, она просто вытолкнула меня за шиворот за дверь. Даже не поцеловала на прощание.

Отец, схватив меня за руку, грубо потащил к подъехавшему левиакару. А я смотрела по сторонам и ждала помощи. Может бабушка подоспеет и не отдаст меня. Ведь ей же я нужна, она-то меня любит. Но почему же она просто ушла и не оставила меня себе. Тоже предала, как и все остальные.

Никто не появился и не помешал папе меня затолкнуть в левиакар. Дверь с тихим шипением закрылась, отрезая от остального мира и приближая неизбежное. Папа обозначил на табло управления конечный маршрут — космопорт. И мы поехали.

— Папочка, не отдавай меня в другую школу, я буду самой хорошей, обещаю, — предприняла очередную попытку остаться, мой голос стал хриплым от слез.

— Замолчи, Селена, ты еще маленькая и не понимаешь. Я мужчина и хочу сына. Это все твоя мама, если бы она следила за своими днями, то и не проворонила бы беременность. И был бы у нас первенец мальчик, потом бы и тебя родили. И квота бы была на второго, — бурчал отец. Мое горе его совсем не трогало, глаза его пылали злостью, — Еще и бабка твоя…ну ничего, одумается и сама попросит, чтобы мы вернулись. Не дура же она, от внука отказываться!

— Ну, папочка, ну пожалуйста! Ну, давай вернемся домой, — канючила я, плача и пытаясь забраться отцу на коленки. Обнять его крепко — крепко, чтобы не отпускал. — Я так люблю тебя, ну миленький, любименький! Я буду лучшей доченькой во всей вселенной, — я прижалась к его большой груди и слушала, как бьется родное любимое папочкино сердце. — Поехали домой, ну пожалуйста, поехали обратно.

— Хватит Селена! — отец отпихнул меня на соседнее сидение подальше от себя. — Мы с мамой уже все обсудили. Ты уезжаешь в школу мигуми, а мы отказываемся от родительских прав в пользу сына. Все уже решено и тебя ждут.

Остаток дороги я сидела тихо. Обняв коленочки холодными руками, смотрела в окно на мелькающий город. Ну, в чем я виновата, что девочкой родилась. Я с тоской и болью поглядывала на папу, не хотела я верить, что меня вот так отдадут чужим и забудут. Ведь я знаю, что не приедут меня проведать. Кого отсылают на Землю, тех больше никто не видит. Там закрытые школы, где учат военных теть.

А я быть солдатом никак не хотела.

Я мечтала стать поваром и работать в кондитерской на углу двенадцатой улицы и каждый день кушать самые разные пирожные, какие только захочу. Я хлюпнула носом и отвернулась от отца. За круглым окном левиакара в свете фонарей были видны сложенные из серых темных блоков низкие трехэтажные квадратные дома, и в их окнах горел свет. Мне тоже хотелось оказаться сейчас где-нибудь там, быть чьей-нибудь любимой доченькой. Быть маминой девочкой. Чтобы и косички плести и вместе, вдвоем тортик печь по тем рецептам, что показывают днем по телевизору. И чтобы папа вечером приходил и играл со мной в лошадку, чтобы уроки вместе делали, а по выходным они приходили послушать, как я пою в хоре и всем бы рассказывали, что я их доченька, гордясь мною.

— Папочка, поехали домой, пожалуйста, я к маме хочу, — проревела я, истерика накатила с новой силой.

— Заткнись, Селена, не усложняй, тебе там будет хорошо. На государственных харчах, кому же плохо живется, — хмыкнул отец, — вырастешь, еще и спасибо скажешь.

— Ну, папа, папочка миленький, не хочу туда, — настаивала я, еще надеясь на что-то.

Левиакар остановился и двери открылись, папа вышел и, схватив меня за руку, потащил в порт. Мы быстро прошли какие-то кассы и столы, где дядя одним ударом пробил дырочки на наших билетах. Никто не смотрел на меня, всем было все равно, что вот сейчас меня увезут далеко-далеко, и я никогда больше не приеду обратно домой. Плачущий ребенок никого не интересовал.

— Цель визита на Землю? — задавал вопросы папе дяденька в красивой голубой форме с крылышками на фуражке.

— Отдаю дочь в школу мигуми, мы с женой ожидаем сына, — как-то до обидного радостно сообщил отец.

Дяденька ничего ему не ответил, но как-то горько глянул на меня. Пройдя на межзвездный крейсер, папа с трудом нашел наши места. Они оказались в самом хвосте салона. Он протащил меня по узенькому пространству между двумя рядами сидений-кресел. Его не заботило, что я за ним не поспевала и постоянно натыкалась, больно ударяясь, на чужие сумки и острые локти.

С ним я больше не разговаривала. Поняла, что все бессмысленно и хотела выглядеть взрослой, чтобы ему стыдно стало отдавать такую серьезную и умную, а главное послушную дочь, каким-то там тетям. Вокруг царила тишина, люди спали. Уснула и я.

Страшное дребезжание и чьи-то возгласы прорвались сквозь мою дремоту. Все почему-то волновались, и лишь стюардесса ходила и с улыбкой на красивом лице, предлагая напитки.