все говорили степенно, даже если преступление было жестоким, абсурдным или омерзительным. Благодаря этому всё шло своим чередом, зло ненадолго выставлялось на всеобщее обозрение, а затем отправлялось в архив. Человеческие трагедии были здесь лишь бесконечной чередой дел, работой, которую нужно выполнить в срок.

У женщины зудела кожа головы, но почесаться она не решалась. Её собственные волосы, густые и длинные, едва умещались под чёрным париком. Она понимала, что выглядит нелепо, но стремилась исключить малейший риск того, что её узнают. А может, просто хотела превратиться в другого человека, которого все эти невыносимые вещи не касаются.

Как бы то ни было, не прийти сюда она не могла.

Она снова всматривалась в это гладкое запястье, представляла его маленьким и пухлым, думала о том, как прикасалась к нему, тёплому и нежному – именно таким она его запомнила.

С тех пор минул двадцать один год.

Уходя из зала, женщина ощутила, что что-то в ней изменилось.

Часть 1

1

Где я?

Вопрос настиг её на грани сна и яви, до того, как она открыла глаза.

Даже не вопрос, а ощущение – словно ей почти удалось выбросить из головы что-то страшное, но осадок остался.

Стараясь стряхнуть остатки сна, она сделала медленный вдох. Поначалу было абсолютно тихо, но вскоре раздались голоса чаек, одновременно близкие и далёкие, словно доносящиеся из другой реальности. Птиц было едва слышно, и она засомневалась, не галлюцинация ли это.

Она открыла глаза. Внутри шевельнулся страх.

Кругом царила непроницаемая тьма.

Женщина поднесла руку к глазам, пошевелила пальцами и сжала их в надежде увидеть движение и очертания кисти. Подняла голову. Она лежала на каком-то матрасе, подушки не было.

Ей всегда казалось, что в этой стране неестественно светло, но теперь всё было наоборот. Сейчас ночь или день? На какое-то мгновение она испугалась, что ослепла, но вскоре поняла, что видит темноту. Волны тьмы качались перед ней, словно бездонное море.

А что, если она ещё спит и видит сон о том, что проснулась? Иногда такое случалось: сперва снилось нечто плохое, настолько страшное, что, проснувшись, она думала, что это было на самом деле, – а потом оказывалось, что из одного кошмара она попадала в другой. Всякий раз ужас сменялся окончательным пробуждением, и только тогда она с облегчением понимала, что это был всего лишь сон.

Женщина положила голову на матрас и попыталась подумать о чём-то хорошем, чтобы отвлечься от этой ситуации, снова провалиться в сон и проснуться в своей постели от солнечных лучей, коснувшихся лица. Но спасительного возвращения не произошло – более того, сосредоточиться на своих мыслях ей тоже не удалось.

Это был не сон, она бодрствовала.

Она тщетно пыталась сфокусировать взгляд хоть на чём-то. Но ни узенькой полоски света под дверью, ни светящихся стрелок будильника, ни индикатора на мобильнике видно не было.

Где телефон?

Женщина осторожно ощупала себя. Она лежала на спине, полностью одетая – блузка, топ, джинсы и тряпочные туфли на босу ногу.

Телефон должен был находиться в сумке, в кожаном мешочке, куда помимо него еле вмещались маленький кошелёк и сигареты. Женщина пошарила по матрасу. Он был узкий, односпальный, и довольно быстро рука соскользнула на пол.

Пол оказался странным, необычно холодным. В сочетании со спёртым воздухом этот холод действовал угнетающе. Она протянула руку и достала до пола с другой стороны матраса. Это был не бетон, как она успела подумать, а скорее металл. Покрытие было неровным.

Сумки не нашлось ни с одной из сторон матраса. Кругом был лишь этот пугающий пол, влажный и скользкий.

Женщина проснулась окончательно. Она ощущала покалывание в груди и ком в горле, глаза никак не могли привыкнуть к темноте, никакие очертания вокруг не проступали. В комнату попросту не проникал свет. Не подвал ли это?

Она попыталась выровнять дыхание и сосредоточиться на воспоминании о последнем событии до пробуждения.

Это была встреча в тенистом уголке парка.

Женщина мысленно перебрала произнесённые слова и показанные фотографии. Она хорошо запомнила их все.

Она вспомнила облегчение и затем – чудовищную усталость.

Благодарность, с которой приняла бутылку воды.

Та оказалсь полной, но была ли она запечатана?

Нужно было слушаться мать. Когда заходишь слишком далеко, перестаёшь понимать, кто ты есть.

Чувствуешь себя, как астронавт, который в открытом космосе отлетел слишком далеко от корабля.

Can you hear me, major Тот?[1]

Женщина не понимала, почему ей вспомнились именно эти слова, но песня придала ей сил.

А что, если она зря так перепугалась, лежа в этой темноте? Что, если она упала в обморок и её просто перенесли в спокойное место?

Она попыталась сесть и чуть не потеряла сознание. Из глаз посыпались искры, а в голове затрещало так, словно кто-то затеял там состязание по фехтованию. Дыхание перехватило.

То, что это не обычная головная боль, женщина осознала мгновенно.

Её охватила паника, она, пошатываясь, поднялась, стала размахивать в темноте руками, чтобы удержать равновесие, с трудом сделала пару шагов, и её нога соскользнула с матраса на пол.

Тум.

Она замерла, пытаясь понять, что означает этот гулкий звук.

Топнула по полу сильнее.

Тум.

Тум тум тум.

2

Тум тум тум.

Тум тум тум тум.

В спортзале утихли отзвуки последнего удара, и мяч замер в правой руке Паулы, сложившей пальцы наподобие чаши.

Придерживая мяч левой рукой, она присела, напрягла мускулы, подняла руки, замахнулась и сделала кручёный бросок. Все элементы она выполняла не задумываясь – мышцы давно помнили их наизусть.

Бросок был сделан из-за трёхочковой линии. Мяч прошёл в кольцо, даже не задев его.

– Чисто! – восхищённо воскликнул Медведь, который завязывал шнурки у края площадки.

Остальные опаздывали. Точнее, они считали, что приходят вовремя, если успевают дойти до раздевалки.

– Тренировка начинается не в раздевалке, а на площадке, – сказала как-то Паула Хартикайнену.

Он пропустил это мимо ушей, словно несмешную шутку. Было непросто поверить, что этот человек раньше расследовал запутанные экономические преступления.

Впрочем, играл Хартикайнен неплохо, чего нельзя было сказать о других. Паула ещё несколько лет назад отказалась от попыток поставить им технику, да и вообще от того, чтобы их тренировать. Большинство были мужчинами, и указания бесили их даже больше, чем тот факт, что женщина уделывала их на площадке.

Паула пошла медленным, нарочито тяжёлым баскетбольным шагом и, чередуя руки, повела мяч вокруг себя у штрафной линии. Стук эхом отдавался в пустом зале без окон, освещённом люминесцентными