Нагасаки, стало на таможенный контроль в бухте острова Четверга (Thursday Island). Я спустилась вниз к пляжу и села на камень у самой кромки воды. Песок был мелким и белым, а аквамариновая, никогда до этого невиданная мной океанская вода – сказочно манящей. Бриз шевелил бахрому пальмовых листьев, бросавших тёмные ажурные тени на ослепительную белизну песка. Жарко, но до чего же красиво!

Я сняла туфли, стащила чулки и прошлась по мелководью. Солёная вода стала жечь мои ноги и тогда-то я и увидела те самые коричневатые, шелушащиеся пятна над щиколотками. И не менее солёные чем морская вода, жгучие слезы потекли по моим щекам. Никогда папа, который меня совсем не знает, не сможет полюбить такую уродину! Да, так уж получилось, что мой отец уехал из Российской Империи на поиски нового дома для своей семьи за семь месяцев до моего рождения. Даже не подозревая о том, что я вскоре появлюсь на свет. А потом были Революция и Гражданская война, и долгие годы разлуки. Но сейчас все это давно позади. И папа сразу же принял и полюбил меня.

Солнце пригревает всё жарче, надо торопиться! Как хорошо, что я заранее купила мыло в магазине китайца Си Поя. Обожаю его магазин с громким названием «Chinese Emporium»! Это, и вправду, настоящая империя – чего там только нет! Когда в детстве мама посылала меня в магазин за чаем и сахаром, то для меня это всегда было праздником. Мистер Си Пой обслуживал меня сам, вручая покупки с низким поклоном, словно я была принцессой. А его голос звучал, как щебетанье какой-то редкостной птицы, поднимаясь от низких нот к невообразимо высоким.

Могла ли я предположить, что именно в магазине мистера Си я встречу свою любовь? Несколько месяцев назад я, как обычно, пришла к гостеприимному хозяину за покупками. У прилавка с изысканно декорированными ручными веерами, похожими на огромных бабочек, прилетевших в китайский магазин, чтобы отдохнуть в его прохладной тени, стоял высокий парень. Я только успела подумать, зачем это молодому человеку понадобился веер, как он подошел ко мне. Я посмотрела в его удивительные глаза какого-то немыслимого, грозового цвета и тут же утонула в их бездонной синеве… Позже я узнала имя камня, который дал название цвету глаз моего любимого – лазурит. Но в тот момент мне стоило огромных усилий освободиться из-под гипноза этих глаз и понять, что же говорит мне их обладатель. А он просто-напросто просил помочь ему выбрать подарок для матери.

Молодой человек оказался итальянцем по имени Паоло. В Иннисфейл живет много итальянцев, которые начали покидать Европу, убегая от нищеты еще в девятнадцатом веке. La miseria, как сказал мне Паоло, La miseria… По вечерам итальянские песни доносятся едва ли не из каждого раскрытого окна, преображая все вокруг. И кажется, что ты уже не в маленьком городке, затерянном в австралийских тропиках, а где-то на старинных, вымощенных брусчаткой улицах Ломбардии, Тосканы или Калабрии. Вчера мои родители пригласили Паоло на ужин. Когда он пришел, мы увидели, что руки его забинтованы. Семья Паоло совсем не бедная, но его отец считает, что сыну надо научиться всего в жизни добиваться самому, ни на кого не рассчитывая. Чтобы заработать денег на нашу свадьбу, Паоло стал рубщиком сахарного тростника. Вот так он и стёр себе руки до мяса. Мы с мамой промыли его раны травяным отваром. И пока я делала ему успокаивающие примочки, слёзы из моих глаз капали на его изувеченные руки, а он губами собирал каждую жгуче-солёную каплю…

Внезапно сияющая голубизна утреннего неба потускнела, словно полинявший ситец. Затем чья-то злая воля погасила солнце. Появившиеся ниоткуда тяжёлые, свинцовые облака закрутились в безумном хороводе, мгновенно образовав огромную воронку. Гигантский смерч втянул в себя и золотой мандарин, и сердитую змейку, и весь благоухающий, счастливый день давным-давно прожитой юности. А за смерчем пришел голос. Милый голос доброй женщины – моей сиделки. И тогда мне пришлось открыть глаза.

Сиделка сварила мне кофе. Кофе она налила в пластмассовый поильник, в который вставила соломинку. Я с трудом поднимаю свои руки, скрюченные артритом, с почти сросшимися пальцами. Держать пластмассовый поильник – это всё, на что способно теперь моё тело, обездвиженное и высохшее. Зачем мне видеть его? Когда я закрываю глаза, то снова переношусь в любой из дней моей счастливой, яркой молодости.

Я помню их все. Они как жемчужины в ожерелье моей жизни, которые я перебираю снова и снова. И только от меня зависит, которую из жемчужин выбрать: вот эту тёплую, розовую или ту, мерцающую прохладной голубизной.

Я люблю смотреть только на моих дочерей, когда они приходят проведать меня. Одна из них унаследовала сине-грозовые глаза Паоло. Другая – его манеру улыбаться и смотреть на собеседника, как на долгожданного друга, с которым судьба наконец-то подарила новую встречу. Но сам Паоло приходит ко мне только тогда, когда мои веки опущены. Когда я закрываю глаза…

Друг, с которым я никогда не встречалась

Посвящается моей бабушке Мелании

Никогда не забуду, как бушевал ветер в порту Владивостока в тот далёкий зимний вечер. Мы покидали Советскую Россию в последний день уходящего 1924 года. Порывы ветра бросали хлопья мокрого снега нам в лица, который таял, превращаясь в воду и стекал по щекам, смешиваясь со слезами. Я снова вижу окаменевшее от боли лицо отца и белые, как мел, лица моих сестер Веры и Тамары, которые остаются в России. Мой отец, Иван Зинченко, предвидя, что жизнь в новой России не сулит ничего хорошего для бывшего помещика, владевшего землей на Украине и на Дальнем Востоке, каким-то чудом получил разрешение на выезд. Но не на всю семью. Две старшие дочери навсегда оставались в России. Боль от разлуки и утраты до сих пор в моём сердце и нет такого средства чтобы усмирить или изгнать её. Я бросаю последний взгляд на семейную фотографию, сделанную перед самым отъездом, и откладываю её в сторону.

Пожелтевший от старости снимок, творение рук фотографа-китайца из парка в Шанхае. Я помню, как любовалась арками, увитыми вьющимися растениями с невероятно красивыми цветами, которых с тех пор больше никогда и нигде не видела. Я так любила цветы, что меряла время и жизнь по их цветению. И даже написала в дневнике, который вела о путешествии нашей семьи из Владивостока в Австралию: «Девятого июня расцвели олеандры, а пятнадцатого в девять часов утра мы покинули Шанхай». Тёплым