Гамар, не сдержавшись, утробно заурчал. Марвин мог поклясться, что темного эльфа не на шутку заинтересовало увиденное.

— Она! Кто она? — рябь рассеялась, и изображение исчезло.

— Я просил магические силы показать женщину, способную выносить и родить вашего ребенка. Она и есть тот самый сосуд, но я не знаю ее имени, и не знаю где она находится. Единственное, что мне известно — она принадлежит не нашему миру.

— Если не хочешь лишиться головы, сделай так, чтобы принадлежала.

В голове стоял шум, а глаза, после двухдневного плача, застилала туманная пелена. Даже капли уже не спасали. Громко шмыгнув покрасневшим носом, я схватилась за ручку подъездной двери, потянула ее на себя и чуть не впечаталась в того, кого меньше всего хотела сейчас видеть.

Петр Иванович Галкин. Сосед с нижнего этажа, и по совместительству мой арендодатель, которому я еще вчера должна была оплатить за три месяца вперед. И я бы, конечно, так и сделала, если бы не…

Верно говорят, беда не приходит одна. Даже интересно, сколько еще на меня свалится?

Волосатые ручищи сомкнулись на моей талии, заключая в своего рода клетку. Пришлось, как будто случайно, наступить ему на ногу и отпрыгнуть в сторону, не пожалев единственные, в моем гардеробе, приличные туфли на шпильке.

Сосед расплылся в пьяненькой улыбке, отчего его красные щеки гипертоника стали чуть ли не бордовыми, затем громко рыгнул, и мне в нос ударил резкий запах перегара.

— Мурашкина, — протянул Петр Иванович, пройдясь по мне масляным взглядом, от чего меня тут же бросило в дрожь, — а я тебя вчера ждал. Ик!

Кто бы сомневался?

— Петр Иванович, я собиралась оплатить. На работу неделю назад устроилась, даже аванс взяла. Но бабушка…. — комок подступил к горлу, на глаза невольно навернулись слезы, — она умерла позавчера и все накопления ушли на похороны.

Сосед грустно вздохнул.

Стороннему наблюдателю было бы непонятно, то ли его опечалила кончина моей бабули, то ли тот факт, что денег в ближайшее время ему не видать. А я знала, что дело было в деньгах, так как с бабушкой они давно друг друга недолюбливали.

Его обшарпанная однушка с доисторической сантехникой была никому не нужна, иначе нас сразу бы после переезда пинками на улицу выгнали, а так Петру Ивановичу приходилось терпеть двух, по его словам, приживалок, прибыли с которых кот наплакал, а проблем выше крыши: то кран на кухне протечет, то перебои с электричеством. Одним словом, бардак!

Почесав пивное брюшко, он, походкой мачо, обошел вокруг меня.

— Ты откуда такая красивая идешь? На свидание ходила? — вот всегда с ним так, память рыбкина, и будто со стеной бетонной говоришь. Я ему про смерть бабушки, а он про свидание…

Весь негатив, вся злость, что кипела во мне на несправедливость этого мира, сейчас сосредоточилась на одном конкретном человеке.

— С кладбища иду, Петр Иванович, — процедила я сквозь зубы, а он, явно не ожидая подобного ответа, выпучил свои мелкие глазенки, и покачал головой.

— Жалко Антонину Матвеевну, хорошая была бабка. Склочная малость, но добрая, — а затем, будто в шутку, пригрозил мне пальцем, — но ты это… деньги сегодня занеси.

— Не могу я сегодня. Нет у меня сейчас денег. Завтра на работе попрошу еще один аванс, но могут не дать…

Я думала он кричать начнет, как он это обычно делает, но вместо этого Петр Иванович протянул вперед руку и коснулся своими жирными мозолистыми пальцами моих волос.

— А давай я к тебе сегодня зайду? — один его глаз задергался, как от нервного тика, и потребовалось какое-то время, чтобы понять, что это он мне подмигивать пытается, — винца принесу, посидим… Антонину Матвеевну помянем.

— Нет, — быстро вскрикнула я, и отпрянула от него в сторону, затем уже спокойнее добавила, — у меня дела вечером… важные.

Мой пятидесятилетний сосед, который в свои годы продолжал жить с мамой, оказался не из понятливых. Впрочем, я и не надеялась.

— Тогда, может, завтра? Ик!

— И завтра у меня дела, Петр Иванович, — устало выдохнула, проводив взглядом прошедшую мимо нас даму с собачкой, — у меня каждый день дела. Я не могу с вами пить. А деньги верну, дайте только время.

Мои слова разозлили его не на шутку. Улыбка тут же превратилась в оскал, толстые щеки задрожали, а на лбу выступила испарина.

— Никакого тебе времени! Не заплатишь завтра вечером, можешь выметаться на все четыре стороны! Я тебе не благотворительный фонд. За все в этой жизни надо платить, Мурашкина, — закончив говорить, сосед развернулся и побежал к стоящему неподалеку ларьку, рядом с которым его дожидались такие же забулдыги друзья. А я так и осталась стоять у подъезда, проклиная тот день, когда появилась на свет.

День, начавшийся с похорон, ничем хорошим закончиться не мог.

Кстати, приятно познакомиться, подающий надежды молодой бухгалтер, вечная неудачница, без родных, друзей, и гроша за душой Снежина Мурашкина. Прошу любить и жаловать.

Я с самого детства привыкла к тому, что жизнь бьет меня намного больнее, нежели сверстников.

В возрасте пяти лет, потеряла родителей, жизни которых унес разгоревшийся у нас дома пожар. Меня спасли соседи, успели откачать, а маме с папой так не повезло.

После случившегося меня забрала к себе бабуля, мамина мама, которая и сама живя на скудную пенсию, что большей частью уходила на лекарства, перебивалась с хлеба на воду. Но эта женщина никогда не унывала и мне не позволяла разводить сопли.

Когда мои одноклассницы бегали на свидания, я сидела за учебниками, зная, что если не поступлю на грант, высшего образования, с нашими-то доходами мне как своих ушей не видать, а тогда про светлое будущее можно будет благополучно забыть.

Это только в сказках бедные золушки на балах встречают богатых принцев и живут с ними долго и счастливо, а в реальной жизни, чтобы попасть на бал, надо вкалывать до седьмого пота. Этому тоже меня бабуля учила.

Она вообще женщина боевая… была.

Громко всхлипнув, я вошла в темный подъезд, и с поникшей головой поплелась вверх по лестнице. У самой двери остановилась, и вытаскивая ключ, заметила лежавший на полу белый конверт.

Черт, двадцать пятое. Как я могла забыть? Теперь к моим бедам прибавились еще и неоплаченные счета.

Устало уперлась лбом в дверь и пару раз стукнула по стене кулаком. Ни реветь, ни злиться уже не было сил. Накатила резкая апатия, предвестник надвигающейся депрессии. По-хорошему, с этим надо было что-то делать, но я понятия не имела, что именно.

В квартире мне стало намного хуже. Здесь все напоминало о бабуле: наши с ней фото, недовязанный носок, халатик на спинке стула, недочитанная книга на столе с закладкой внутри…