— Стреляй. — Вместе сказали Кристина и Орхидея.

Сергей выстрелил в одну из девушек. Она наклонилась от боли, тяжело дыша, и крикнула:

— Дай мне руку!

Генерал всё понял и сделал второй выстрел в голову Орхидеи. Её тело обмякло.

Кристина взглянула на лежащий рядом труп и задрожала. Ей стало очень больно. Её тело поднялось в воздух, а затем упало на землю. Когда она встала на ноги, из неё вышла ещё одна Орхидея, точно копирующая Кристину.

— Дай нам руку. — Орхидея с Кристиной подошли к Сергею.

В этот момент к ним подлетел военный космолёт и без приказа открыл огонь по обеим девушкам.

— Стойте! Прекратить! — заорал генерал, но было поздно. Перед ним лежали три мёртвых тела его дочери. Он в замешательстве попытался поднять одно из них, но быстро понял — Орхидея мертва, как и его Кристина.

Проект «Воздушная Орхидея» был закрыт.

Даша забрала Алису к себе, так как давно мечтала о собственном роботе. По вечерам они сидели на диване и вспоминали Кристину, по которой Даша очень скучала.

Сергей Андреевич ушёл с поста главы ВКС России.

Сегодня я умер

— Сегодня я умер.

— Умер?

— Умер. Как умирал сотни раз за эти несколько лет. Да вот, хоть как пару дней назад после обеда.

Но сегодня случилась какая-то необычная смерть. Такая ожидаемая, но, в то же время, такая резкая…

— Резкая?

— Да, как будто шёл по ледяной дороге, и, поскользнувшись, упал. Ничего не успев сообразить и сказать, кроме пары матершинных слов, которые смогли вылететь из ротовой глотки и раствориться где-то в воздухе вечернего города…

— Города?

— Города, который ненавижу всеми атомами своего тела. В который меня привезли против воли еще подростком. И в котором я, к сожалению, до сих пор живу.

— Живу?

— А живу ли я? Можно ли назвать то, чем я занимаюсь, жизнью? Я дышу, я расту, во мне ежесекундно происходит обмен веществ — да, по определению из школьного учебника биологии, это жизнь. Но та ли это жизнь, которая мне нужна? Или мне нужна… смерть?

— «Смерть»?

— Я сказал «смерть»? Ох, да, я явно это сказал.

Я ведь там, я умер. Вроде бы и среди вас, а вроде бы и нет. Слышу, вижу то же, что и вы, но не воспринимаю. Ха-ха! Весело, не правда ли? Вот и мне нет. А кого смерть хоть раз радовала? Наследников богатого дяди, который скончался, и теперь делящих его богатства?.. Обидно.

— Обидно?

— Обидно, что моей смерти никто не желает. Впрочем, как и жизни. Впрочем, ничего нового. Я просто умер. Как сотни раз до этого. Но сколько раз вы это замечали? Пару раз? Навряд ли. Современные люди настолько слепы и не чувствительны к чужим проблемам, что их хоть носом тычь, они не увидят! А зачем?

— Зачем?

— Да! Зачем вообще жить? Смысл нашего пребывания на этой планете вообще есть?

— …

— Вот и я о том же. Раскрытие этого смысла можно оставить для страниц какого-нибудь известного романа, который за неделю соберёт

очередных пару миллионов проданных копий. Подумать только! Автор сделает себе состояние на какой-то груде листов с особым порядком нанесения символов. Люди это называют «книгами».

— Книгами?

— Да, сборище глупых мыслей, в которых только и есть, что смерть-смерть-смерть. В скольких книгах писали, пишут и будут писать про смерть! Сколько ещё раз покупатели этих «книг» будут переживать за жизнь выдуманных героев? А они, ну, эти, как их, выдуманные герои, мало того, что погибают от рук злодеев, но плюс и сами пытаются покончить с собой! Грёбанные суицидники! Неужели им не хватает сил пожить еще пару конченных лет и умереть от какой-нибудь глупости?!

— Глупости?

— Да! Но не той глупости, на которую хватает ума только слабакам.

— Слабака-а-ам.

— Да, слабакам. Я сам слабак. Но я не пытаюсь уйти добровольно. Я ухожу туда почти по графику. Вот, пожалуйста, сейчас я тоже мёртв. Ну, что скажешь, тебе нравится? Тебе нравится мое бездыханное тело, что лежит на диване и смотрит, смотрит в этот потолок, на котором уже не осталось такой точки, какую бы я не прожёг глазами за время своего пребывания НА ЭТОМ. ЧЁРТОВОМ. ДИВАНЕ.

— Диване?

— Да. Такой зелёненький, раскладной, в странный рисунок. Его можно сразу увидеть, как захочешь войти ко мне в комнату. Единственное моё любимое место, кроме этого.

— Этого?

— Да, этого. Здесь, где я нахожусь сейчас, во время своей смерти. Здесь так спокойно, так… прохладно. Правда, здесь мне хочется совсем ничего не делать. Странно, да? А там я герой. Ух! Знал бы кто, что я вытворяю, когда я живой! Но… им вряд ли это интересно. Досуг — дело личное.

— Личное?

— А кто стал бы рассказывать о том, как он пробежал пару километров утром по набережной того ненавистного им города, да ещё и после этого перекусил в дешевой забегаловке пончиком с чаем?

— Чаем?

— Да, обычный такой, в пакетиках, с тремя ложечками сахара. Заваренный ядрёным кипятком, от которого внутри всё горит так, что ты уже хочешь начать жалеть, что вообще потратил эти десять рублей на этот чай. Но пьёшь. Так как после такого пробега нужно подкрепиться и запить пончик. А потом домой.

— Домой?

— Ну, почти. По дороге можно зайти в ларёк, что торгует печатной продукцией, и купить новый выпуск какой-нибудь газетёнки, в которой журналисты опять пишут про то, какая продажная власть у нас в стране, а в колонке рядом — что в городском зоопарке опять пополнение — тигрица родила тигрёнка. Бред.

— Бред.

— Бред — это оживать после очередной смерти. Так никто не может! А я могу.

— «Могу»?

— Да, если это моя супер-способность, то я благодарен тому, кто мне её дал. Спасибо. Хоть что-то. Если бы не очередное «оживание», я вряд ли бы нашёл силы, чтоб потом потерять их и снова умереть. А так… так мне есть хоть чем-то заняться, когда я без сил.

— Без сил?

— Да. Именно. А кто умирает полным сил? Не знаю. Сегодня вот я тоже умер без сил. Просто лёг, расслабился и умер. Я уж подумал, в этот раз не умру. Ан нет. Смерть взяла и пришла.

— Пришла?

— Пришла, как приходят почтальоны с письмами. Они обычно приходят, когда уже не ждёшь. Когда весь свой лимит ожидания исчерпал, перестал гадать, что принесет он в этот раз: письмо тебе или же всего лишь выписанную твоей соседкой по квартире «Детский каламбур» для