Редакционный фотограф никого не пропустил. Он щелкнулглавную бухгалтершу, заработавшую как минимум две пенсии по возрасту, и уборщицуЗинаиду, обладательницу бюста, перед величием которого цепенел даже циничныйарт‑директор Свиноедов. А про нее, Люсю Антипову, все как будто забыли.Как будто она не женщина вовсе и на нее можно не обращать внимания. Вот как наэтот стол, например.

Несколько недель Люся боролась с обидой, и ей вроде быудалось с ней справиться. Но теперь, когда новогодний номер вышел, настроениеснова испортилось. Бедняга уронила еще одну увесистую слезу на документ. В этотмомент дверь в приемную широко распахнулась, и громовой голос спросил:

— Люся, душечка, вы в курсе, что сейчас начнетсяВавилонское столпотворение? Гунны пойдут войной на Рим?

Вслед за голосом в приемную ворвался беспощадный запаходеколона, и лишь потом на пороге возник его носитель Ярослав Яковкин,ответственный секретарь журнала.

Люся побаивалась этого типа, и не зря. Он легко мог сделатьдоброе дело, а сразу вслед за этим какую‑нибудь сказочную подлость. УЯковкина были глаза кинозвезды и змеиная улыбка. Убийственное сочетание,сводившее с ума увядающих женщин и страшно мнительного заместителя главногоредактора.

— Какие гунны? — на всякий случай уточнила Люся,любившая четкие формулировки. Слезы со щек она проворно смахнула. Еще нехватало, чтобы кто‑нибудь узнал, как она несчастна. Несчастных всегдасчитают неудачниками.

— Я имею в виду, что сейчас сюда поднимут частьновогоднего тиража, и все сотрудницы как пить дать бросятся к вам выпроситьхотя бы по одному номеру. А то и по два! Так вы не давайте, душа моя. На всехне напасешься. До особого распоряжения Белояровой не давайте. Стойте насмерть,понятно? Я лично спрошу с вас за каждый утраченный экземпляр.

Отеческий тон, который избрал ответственный секретарь,врядли мог кого‑нибудь обмануть, даже такую простофилю, как ЛюсяАнтипова.

— Ладно, я постараюсь, — пообещала она обреченнымтоном, не зная точно, как будет защищать представительскую часть тиража.

Большинство женщин влюблены в собственные изображения, инужно набраться мужества, чтобы встать на их пути. Вместо мужества Люсявооружилась профессиональной невозмутимостью. Невозмутимость она отрабатывалаперед зеркалом по выходным, которые в основном проводила в одиночестве зачтением книг. На ее узком стеллаже хранилась взрывоопасная смесь изпроизведений Чарльза Диккенса, Ивана Тургенева, Джейн Остин и авторовсовременных любовных романов. Когда‑нибудь, столкнувшись с грубойреальностью, эта «гремучка» должна была взорваться, раз и навсегда разбивЛюсино сердце.

Пока она продумывала, как оборонять журналы, в комнатуввалился мужчина в несвежей куртке и страшной вязаной кепке с пушистым начесом.Мужчина натужно сопел. К груди он прижимал несколько свертков, упакованных вкоричневую бумагу. Верхний, придерживаемый подбородком, оказался наглоразодран.

— Принимайте! — выдохнул пришелец, сваливая свойгруз возле свободной стены и собираясь уходить.

— А ну‑ка, стойте, — приказала Люся. —Эта пачка вскрыта, я ее не приму.

Грузчик поправил свой фантастический головной убор и выпятилгрудь:

— А я что?! — завопил он совершеннонеожиданно. — На меня в коридоре ваше руководство напало в виде двух этих…женщин. Что мне с ними, драться, что ли?

— Вы не имели права вскрывать пакет!

Люся вытянулась во весь свой нехитрый рост и задралаподбородок. Грузчик стушевался и попятился, косясь на разоренную пачкужурналов. Одним глазом Люся заметила, как блеснула в рваной дыре глянцеваяобложка.

В этот момент в приемную торопливо вошла Ирина Аршанская,редактор отдела психологии, сорокапятилетняя дама — белая и гладкая, с крепкимконтуром лица и четко обрисованными икрами. К ее средним природным данным былиприплюсованы ежедневные косметические процедуры и хороший вкус. Одевалась она вклассические костюмы, талию подчеркивала тонкими ремешками, волосы стягивала в каменныйпучок.

— Люся, оставьте его в покое, Белоярова в холлеразговаривает с фотографом. Это она взяла журнал, так что можете так сильно непереживать.

— Я и не переживаю сильно, — громко ответила та.

В двадцать три года нелегко скрывать свои чувства. А этудаму Люся не очень любила за ее менторский тон с яркой снисходительной нотой.Тон менялся, только когда Аршанская вела передачи на радио или разговаривала смужем по телефону. В эти моменты она казалась чудесной дружелюбной женщиной,которой можно открыть любую тайну. Глядя на нее, Люся уверилась в том, чтопсихологам доверять не стоит.

Воспользовавшись моментом, грузчик тихо смылся, а Аршанскаяподошла ближе и положила на Люсин стол набитую бумагами папку.

— Для Белояровой, — коротко пояснила она. —Отдайте сразу и не затеряйте, пожалуйста. А ей принесите в холл еще несколькожурналов, она потребовала. Да распаковывайте осторожно, она только что палецпорезала о бечевку, раскричалась…

Когда Аршанская вышла, Люся со вздохом взгромоздиларазодранную пачку на стол и принялась расправляться с упаковкой с помощьюканцелярских ножниц. Если ее начальница что‑то требовала, а не просила —это значит, следует шевелиться, настроение у нее отвратительное. Тем более онакричит на фотографа. Сказать по правде, такое случалось нечасто — главныйредактор была женщиной хоть жесткой и не слишком любезной, но не крикливой.

Несмотря на спешку, Люся все‑таки не удержалась иторопливо пролистала журнал. Вот они — фотографии! Аж дух захватывает. Женщинысо знакомыми лицами — и при этом совершенно незнакомые. С лучистыми глазами,раскованные, прекрасные… Люся тоже могла бы стать прекрасной. Ей бы подобралидлинное платье и сделали прическу, а Люда Горенок, ассистент фотографа,накрасила губы и освежила щеки. И на этот снимок можно было бы любоваться в тедни, когда тебе особенно грустно и так не хватает чего‑то хорошего.

Та же Аршанская на фотографии выглядит простосногсшибательно. С распущенными волосами она похожа на русалку, ее мягкиеобнаженные руки как будто светятся. А до чего хороша Белоярова! Наткнувшись наснимок начальницы, Люся вздрогнула и очнулась. Нужно скорее бежать в холл, покаее не начали искать. Она выскочила из приемной, традиционно зацепившись локтемо косяк. Раздался глухой стук.

— Уй! — сказал вместо нее появившийся из соседнегокабинета арт‑директор Свиноедов. И, сопереживая, потер собственныйлокоть. — Девушкам следует быть грациознее. Вы так всю красоту об углыобобьете.

Люся шмыгнула носом, как подросток, которого поймали на том,что он вытирал жирные руки о штаны. Свиноедову лучше не отвечать, себе дороже.Он цеплялся к каждому, кто попадался ему на пути. Его язык жалил, колол и рвална части. Оппоненты уходили от него окровавленными. Впрочем, это неудивительно— человек с такой фамилией наверняка с детства наслушался всяких гадостей и,рано или поздно, должен был прийти к выводу, что все люди — убого мыслящиекретины со скудным воображением.