— Когда мне отменили лекарства?

Рот в этот момент проверял капельницу с раствором электролитов, висящую в изголовье на металлической стойке-рогатке.

— Примерно три недели тому назад, доктор Ларенц.

Виктор был благодарен Роту за то, что он по-прежнему называет его доктором. Вообще Рот всегда вел себя чрезвычайно уважительно.

— А давно я реагирую на речь?

— Уже девять дней.

— Ясно. — Он немного помолчал. — А когда меня выпустят?

Виктор увидел, что Рот улыбнулся его словам. Они оба прекрасно знали, что его никогда не выпустят. По крайней мере, уж точно не разрешат покинуть заведение с необходимым уровнем безопасности. Виктор посмотрел на свои путы и пошевелил руками. Видимо, сотрудники больницы учатся на ошибках. Пояс и шнурки у него отобрали еще по прибытии. В ванной нет зеркала. Поэтому, когда дважды в день его под присмотром водят умываться, он даже не может понять, как он выглядит. Его вид так же жалок, как его самочувствие? Раньше-то ему делали комплименты. Густые волосы, широкие плечи, натренированное тело — для своего возраста он выглядел превосходно. Сейчас от этого мало что осталось.

— Скажите честно, доктор Рот, что вы чувствуете, глядя на меня, лежащего на этой койке?

Врач потянулся к папке, висящей в изножье кровати, избегая встретиться взглядом с пациентом. Было видно, что он обдумывает ответ. Жалость? Тревогу?

— Страх, — честно ответил он.

— Боитесь, что с вами может произойти нечто подобное?

— По-вашему, это эгоизм?

— Нет-нет. Мне нравится ваша искренность. Такой страх понятен. У нас ведь много общего.

Рот кивнул.

Насколько сильно разнились их теперешние ситуации, настолько похожи были их биографии. Оба были единственными и любимыми детьми, росли в привилегированных кварталах Берлина. Ларенц — в семье потомственных юристов в живописном районе Ваннзее, а родители Рота были хирургами в Вестэнде. Оба изучали медицину в берлинском Свободном университете и выбрали специализацией психиатрию. Оба унаследовали родительские виллы и солидные состояния, владея которыми можно было бы и не работать. То ли случай, то ли судьба свели их теперь в этой палате.

— Ну хорошо, — продолжил Виктор. — Вы тоже видите, что мы похожи. Как бы вы стали вести себя на моем месте?

Рот закончил свои обычные записи в папке и впервые посмотрел Виктору в глаза.

— Если бы я узнал, кто сделал такое с моей дочерью?

— Да.

— Честно сказать, я не знаю, выжил бы я вообще после того, что пришлось испытать вам.

Виктор нервно хмыкнул:

— Да я и не выжил. Я умер. Причем самой чудовищной смертью, какую вы только можете себе представить.

— Давайте же наконец расскажите мне обо всем. — Рот сел на край кровати Ларенца.

— О чем? — спросил Виктор, хотя, разумеется, знал ответ. Врач просил его уже не первый раз.

— Все. Всю историю. Как вы узнали, что случилось с вашей дочерью, чем она заболела. Расскажите все, что произошло. И с самого начала.

— Но я уже почти все рассказал.

— Да. Но мне интересны подробности. Я хочу вновь все от вас услышать. И особенно что привело к такой развязке. К катастрофе.

Виктор тяжело вздохнул и посмотрел на потолок в разводах.

— Знаете, все эти годы после исчезновения Жози я считал, что нет ничего страшнее неопределенности. Четыре долгих года ни единого следа, ни единого намека. Порой я мечтал, чтобы наконец нашли ее труп. Я действительно думал, что нет ничего ужаснее постоянных сомнений, колебаний между знанием и догадкой. Но я ошибался. Знаете, что самое страшное?

Рот вопросительно посмотрел на него.

— Правда, — прошептал Виктор. — Правда! Однажды я столкнулся с ней в приемной доктора Грольке. Вскоре после исчезновения Жози. Я не решился ее признать, так жутко она выглядела. А потом новая встреча. И на этот раз я не мог ее оттолкнуть, она меня преследовала, в буквальном смысле. Правда стояла передо мной и кричала во все горло.

— Что вы имеете в виду?

— Именно то, что говорю. Я оказался лицом к лицу с человеком, кто был в ответе за все несчастья, и я не смог этого вынести. Ну, вы и сами прекрасно знаете, чем я занимался на острове. И куда это меня привело.

— На острове, — подхватил врач. — Он называется Паркум, да? Как вы там оказались?

— Вы, как психиатр, понимаете, что это неправильный вопрос, — улыбнулся Виктор. — Но ладно, попробую ответить. Спустя несколько лет после исчезновения Жози журнал «Бунте» попросил у меня новое эксклюзивное интервью. Поначалу я хотел отказаться. Изабель тоже была против. Но потом решил, что вопросы, которые они прислали мне по факсу и почте, помогут мне привести в порядок собственные мысли и успокоиться. Понимаете?

— И вы поехали туда, чтобы поработать над интервью.

— Да.

— Один?

— Жена и не могла, и не хотела со мной ехать. У нее была какая-то важная встреча в Нью-Йорке. По правде говоря, я был рад, что остался один. Я надеялся, что на Паркуме возникнет необходимая дистанция.

— Чтобы в конце концов попрощаться с дочерью.

Виктор кивнул, хотя Рот не спрашивал, а говорил утвердительно.

— Примерно так. Я взял собаку, доехал до Северного моря и перебрался с острова Сильт[3]на Паркум. Я и не представлял себе, к чему приведет эта поездка.

— Теперь рассказывайте подробнее. Что именно произошло на Паркуме? Когда вы впервые заметили, что все взаимосвязано?

Непонятная болезнь Жозефины. Ее исчезновение. Интервью.

— Хорошо.

Виктор покрутил головой, так что хрустнули шейные позвонки. Со связанными руками и ногами это была единственная доступная ему разминка. Он со вздохом закрыл глаза. Как обычно, ему понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы вернуться в мыслях назад. На Паркум. В домик с камышовой крышей на берегу. Туда, где он надеялся начать новую жизнь после четырех трагических лет. И где он все потерял.

Паркум, пять дней до истины

Журнал «Бунте»: «Как вы чувствовали себя непосредственно после трагедии?»

Ларенц: Я был мертв. Хотя я дышал, пил, порой даже ел. А иногда и спал пару часов в день. Но меня не было. Я умер в тот день, когда пропала Жозефина.

Дописав абзац, Виктор уставился на мигающий курсор. Вот уже семь дней, как он на острове. Уже неделю с утра до вечера сидит за столом из красного дерева, пытаясь ответить на вопросы журналистов. И лишь этим утром ему наконец удалось напечатать на ноутбуке пять более или менее связных предложений.