Я кивнула, начиная понимать. Я не винила ее — я видела, как ее сражает малярия. И пока она все делала правильно — ей нужно было лекарство, но она не могла применить его без посторонней помощи.

Мальчишки судорожно делали, что им было сказано, — сорвали с нее всю одежду и втерли мазь в каждый дюйм ее обнаженного тела.

— Я то и дело теряла сознание, — сказала Лиззи, — мне чудилось всякое, что я вылетаю из своей головы и дрейфую по комнате, так что воспоминания у меня смутные. Но я думаю, что один из них сказал другому, что раз мазь попадает везде, она может испортить рубашку, поэтому лучше ее снять.

— Понятно, — сказала я, живо представляя эту картину. — А потом…

А потом она упустила нить событий, кроме того, что, когда она выныривала из лихорадки, мальчики были по-прежнему рядом и разговаривали с ней и друг с другом. Звук их голосов возвращал ее к реальности, как маленький якорь, их руки не покидали ее, поглаживая и массируя обмякшее тело, запах желчных ягод прорезывался сквозь запах дыма от очага и пчелиного воска от свечи.

— Я ощущала себя… в безопасности, — сказала Лиззи, не в силах точно описать свои чувства. — Я мало чего помню, только как открыла глаза однажды и увидела перед собой его грудь с темными кудряшками вокруг сосков, а они сами маленькие, коричневые и сморщенные, как изюмины. — Она посмотрела на меня округлившимися от воспоминаний глазами. — Я по-прежнему могу их увидеть, как если бы они были прямо передо мной сейчас. Это странно, разве нет?

— Да, — согласилась я, хотя на самом деле это было не так уж странно. Высокая температура размывала границы реальности, но в то же время впечатывала некоторые картины так глубоко в память, что они оставались там навсегда. — И что потом?

Потом Лиззи начала так сильно трястись от озноба, что ни одеяла, ни горячий камень в ногах не помогали. И тогда один из мальчишек в отчаянье забрался под одеяло рядом с ней и прижал ее к себе, пытаясь выгнать холод из костей своим собственным жаром, — что, подумала я довольно цинично, было не таким уж плохим решением в этой ситуации.

— Я не знала, кто из них это был и был ли это один и тот же брат всю ночь или они менялись время от времени, но каждый раз, когда я просыпалась, он держал меня в объятиях. Иногда он откидывал одеяло и втирал больше мази мне в спину и… в общем, везде… — Лиззи запнулась, краснея. — Когда я проснулась утром, лихорадка исчезла, как это обычно бывает на второй день.

Она посмотрела на меня, безмолвно моля о понимании.

— Вы же знаете, каково это, когда проходит сильная лихорадка? Каждый раз одинаково, так что я думаю, может, у всех так. Это… мирно. Руки и ноги такие тяжелые, что невозможно и подумать о том, чтобы двигаться, но это и не важно. И все, что ты видишь, — все маленькие детали и незначительные вещи, которые не замечаешь день за днем, — ты их замечаешь, и они прекрасны, — сказала она просто. — Я думаю иногда, что так же должно быть после смерти. Я просто проснусь, и все будет таким — мирным и прекрасным, разве что только я еще смогу двигаться.

— Но в этот раз ты проснулась и не могла, — сказала я. — И парнишка — один из них — был по-прежнему с тобой рядом?

— Это был Джо, — сказала она, кивая. — Он заговорил со мной, но я не особенно слушала, о чем он говорил. Да и он сам вряд ли пекся об этом.

Лиззи на мгновение прикусила нижнюю губу своими маленькими и острыми белыми зубами.

— Я этого раньше не делала, мэм. Но я была близко, раз или два, с Манфредом. И еще ближе с Бобби Хиггинсом. Но Джо никогда даже не целовал девушку, как и его брат. Так что, видите ли, это была моя вина, потому что я прекрасно знала, что происходит, но… Мы оба были скользкие от мази и голые под одеялами, и… это случилось.

Я кивнула, понимая ситуацию в деталях.

— Хорошо, я понимаю, почему это случилось. Но… э… потом это продолжилось, я так понимаю?

Лиззи сжала губы и снова покраснела.

— Ну… ай. Продолжилось. Но это… так приятно, мэм, — прошептала она, наклоняясь ко мне поближе, как будто делилась важным секретом.

Я потерла костяшками по губам.

— Эм, да. Довольно-таки. Но…

Бердсли по ее указанию постирали простыни, и через два дня, к тому времени как вернулся ее отец, все улики были уничтожены. Желчные ягоды сделали свое дело, и, хотя она была по-прежнему усталой и слабой, она сказала мистеру Уэмиссу, что это был небольшой приступ.

Тем временем она начала встречаться с Джо при каждом удобном случае — в густой летней траве за молочным сараем, в свежем сене в конюшне, а когда шел дождь, на крыльце хижины Бердсли.

— Я не хотела делать это внутри из-за вони от шкур, — объяснила Лиззи. — Но мы расстилали старое одеяло на крыльце, так чтобы у меня на спине не было заноз, а в футе от нас шел дождь… — Она мечтательно посмотрела через открытую дверь, где дождь утих до ритмичного шепота и еловые иголки тряслись на дереве под его легкими ударами.

— А как насчет Кэси? Где был он, когда это происходило? — спросила я.

— О. Ну, Кэси… — сказала она, делая глубокий вдох.

Они занимались любовью в конюшне, и Джо оставил ее лежать на плаще, пока она наблюдала за тем, как он одевается. Потом он поцеловал ее и повернулся к двери. Увидев, что он забыл свою фляжку, она тихонько окликнула его.

— Но Джо не ответил и не обернулся, — сказала Лиззи. — И я вдруг поняла, что он меня не слышал.

— О, понятно, — мягко отозвалась я. — Ты, эм, не заметила разницы?

Она в упор посмотрела на меня своими голубыми глазами.

— Теперь бы заметила, — сказала она.

Вначале секс был в новинку — и оба брата были совсем неопытны, — так что она не замечала никаких различий.

— Как долго?.. — спросила я. — Я имею в виду, знаешь ли ты, когда они… эээ?..

— Я не уверена, — призналась она. — Но если сделать предположение, то в первый раз это был Джо. Точнее, не так. Первый раз это точно был Джо, потому что я видела его палец. Но второй раз это, наверное, был Кэси. Они делятся,