Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже похороненный и оплаканный вождь вернулся отнюдь не в одиночестве — вместе с ним к шатрам соплеменников явились более двух с половиной тысяч пропавших людей: воины, женщины, дети, старики. Явились не пешком, босыми, избитыми, голодными беглецами... явились на конях, в чистой одежде, сытыми и с оружием. А ещё вместе с нашедшимся правителем и ведомыми им сородичами к кострам ошарашенных степняков заявились несколько сотен нелюдей-чужаков. Те ещё гости! Наглые, гордые, до зубов вооружённые, все без исключений облачённые в достойные царей доспехи, на великолепных конях. Двое так и вовсе вместо коней предпочитали громадных волков, от одного вида и взгляда которых самые свирепые псы в стойбище жидко гадили под себя и с визгом хоронились по углам, забиваясь под кибитки. Что касается хозяев псов, то появление среди них чужаков не могло не вызвать беспокойства у обитателей стойбища: страх и ненависть, откровенное ворчание среди знатных и не только знатных воинов, настоящая ярость среди мгновенно оскалившихся на чужаков монгол. Что характерно, монголы и в особенности их едва не лопавшийся от злости командир с неприязнью встретили не только чужаков, но и немногим лучше отнеслись к зайсану и всем прочим вернувшимся. Один из двоюродных братьев правителя, после его исчезновения активно претендовавший на его титул, очень холодно встретил воскресшего родственника и пусть формально вроде бы не оспорил его власть, но и не проявил особого желания ему подчиниться, открыто вёл очень опасные речи, открыто собирал вокруг себя глав родов и пользующихся авторитетом воинов, открыто-напоказ сблизился с командиром монгол.
Положительных эмоций тоже немало — возвращение к родным очагам тысяч захваченных в плен соплеменников вызывает у их родственников искреннюю радость, несколько прибивает ярко полыхавший огонь ненависти к чужакам среди народа, способствует росту заметно подорванного поражением авторитета Азарги. Многие по прежнему ставят ему в вину допущенное им поражение и пребывание в плену, однако не меньше людей благодарны зайсану за воссоединение семей, за отцов, мужей, братьев, сыновей и детей. На нелюдей-чужаков глядят не только с ненавистью-страхом, но и со страшной силы любопытством — баргутам крайне интересно узнать как можно больше о тех, кто их победил, ну а нынче навестил... то ли в статусе гостей, то ли в составе свиты вернувшегося правителя, то ли диктовать побеждённым свою волю по вечному праву победителя. Последнее выглядит весьма вероятно и порождает бессильную ярость в тех, кто не желает признать или смириться с подобным положением вещей, вызывает тревогу у всякого, кто хоть немного задумывается о будущем, сильно ранит всех мечтавших о возвращении родных земель. Недавние горькие события разбили мечты-надежды-планы десятков тысяч степняков в мелкие клочки, и это... это тяжело принять и пережить! Тяжело, несмотря на радость от возвращения родни, несмотря на пришедший вместе с вернувшимся вождём проблеск надежды...
Для родовой знати неожиданное возвращение верховного правителя это сплошная головная боль — многие уже успели либо договориться, либо выразить безусловную покорность самому очевидному претенденту на освободившийся титул, преподнести подарки, что-то получить и что-то пообещать... и если некоторые договора ещё можно разорвать, то подарки и обещания назад не взять. Возвращение прежнего владыки крайне невыгодно многим знатным и обладающим влиянием людям. Впрочем немало и тех, кто искренне рад вновь видеть его среди родных очагов, тех, кто ни мгновение не сомневается чью сторону принять. За свою жизнь и долгое правление Азарга успел наделать немало ошибок, но одного у него не отнять — он всегда умел ладить со своим народом, умел заводить друзей и благодарных-обязанных ему должников. Несмотря ни на что, годы его правления это не самые худшие годы в жизни сплетённого Судьбой в единое сообщество союза родственных племён. В целом баргуты любят своего правителя, хотя недовольные им конечно же есть — они есть всегда и везде. Отец... дед... прадед нынешнего зайсана тоже сумели не опозорить свои имена, имя своего рода, сумели сохранить народ и не ввергнуть его в нищету, словно лодку по бурной реке провести его мимо многочисленных опасностей-порогов — это помнят! Хорошо помнят знатные-сильные-богатые, помнят те, кто обладает влиянием на многие умы, помнят и те, по чьему слову немедленно и без лишних раздумий обнажат клинки десятки и сотни бойцов.
Отдельного упоминания заслуживает и странное, если не сказать больше событие, эпизод, произошедший в первый же день возвращения Азарги во главе тысяч освобождённых пленников-баргут и в сопровождении нескольких сотен вооружённых чужаков. Совершенно возмутительным образом, неизвестно по какой причине и непонятно по какому праву отдельная сотня монгол окружила родовые шатры семьи прежнего правителя, грубо разоружила немногочисленную охрану, выгнала всех слуг и рабов и ограничила свободу самых близких людей нашедшегося зайсана, включая его замужних сестёр и двух их мужей (сам Азарга в то время ещё только приближался к становищу). Причём сотник монгол осмелился угрожать... орать не только на возмущённых подобным поведением мужчин, но даже на жену и на старуху-мать внезапно вернувшегося лидера баргут. Попытка родственников обратиться за помощью к тому самому двоюродному брату, что должен был унаследовать титул, абсолютно ничего не принесла, а тысячник монгол так и не принял тех, кто осмелился просить за опальную семью (тем самым не подтвердив и не опровергнув, что именно он приказал взять родичей вождя под стражу). Когда же вернувшийся Азарга послал за своей семьёй, наглый сотник прогнал его посланцев бранными словами и угрозами применить оружие, в немыслимой наглости заявив им, что зайсан сам должен явиться к нему... без оружия и без охраны и просить права увидеть родных. Слуги передали хозяину нерадостные вести и слова дерзкого сотника (к тому времени Азарга вместе со свитой расположился на постой у старого советника его отца, туда же почти немедленно начали стекаться его друзья и сторонники, а так же те, кто своими глазами желал узреть вернувшегося правителя). В это же самое время верные люди донесли ему,