– Не надо, – рассеянно сказал Верховский непонятно кому. Привычные к магии пальцы сами сложили короткую цепочку чар; пистолетная рукоять тяжело выскользнула из ослабевшей ладони Терехова. Жилы обожгло запоздалой болью. Слишком много упражнений за пару часов.

– Вот они, друзья твои, – бросил Феликс с весёлой горечью в голосе. Это он. Он сдвинул патрон в стволе и не позволил Терехову выстрелить. – Только спиной повернись…

Верховский ничего ему не ответил. Феликс вряд ли знал, что значит «друзья»; ему не так повезло в жизни… Заправив за ремень чужое табельное, Верховский приблизился к силившемуся подняться безопаснику и опустился рядом на колени – так, чтобы видеть залитое кровью лицо. Оба глаза целы, но красавцем Терехов уже не будет. Не то чтобы когда-нибудь был.

– Я нарушил персональную ответственность, – озвучил за безопасника Верховский. Тот ничего не сказал – только смотрел с холодным презрением. – Моя работа – устранять нелегалов, а не вступать с ними в сговор, правда?

Он не боялся удара в спину. Феликс не посмеет: слишком непростительным будет проступок, слишком серьёзные выгоды сулит сотрудничество. Будь иначе… Будь иначе, он позволил бы Терехову выстрелить. Леший знает, может, нелегал по-настоящему поверил бывшему приятелю только в миг, когда ненавистный безопасник взял того на мушку. Враг врага – не совсем друг, но возможный союзник.

– Так вот, – Верховский говорил не столько для Терехова, сколько для Феликса, который, без сомнений, ловил каждое слово, – со своей персональной ответственностью я разберусь сам. Вы мне сегодня говорили про спорные случаи. Давайте будем считать, что таковой наступил.

– Вы не понимаете, на что идёте, – хрипло проговорил Терехов. Слова он выталкивал из горла с трудом, будто захлёбывался ими, как тонущий – морской водой.

– Останемся каждый при своём мнении, – раздражённо бросил Верховский. Прежде не приходило в голову, как противен ему этот кабинетный сиделец, давно позабывший о работе в поле. Ни за что нельзя превращаться в такого же. – Итак, вы в счёт долга не станете вмешиваться в это дело. И никому о нём не расскажете. Уверяю вас: если не выгорит, я сам приду с повинной к… к нашему общему знакомому. И отвечать буду сам. Своей головой.

– Идите к лешему.

– Буду считать согласием, – Верховский брезгливо подал руку коллеге, помогая подняться. – Стыдно, Валентин Николаевич. У меня с такими чарами стажёры на собеседованиях справляются.

Он огляделся, заново собирая в уме картину происходящего. Пожалуй, и Феликс, и Терехов могли решить, что начальник магконтроля переступил грань безумия. Сам же Верховский, несмотря на усталость, давненько не чувствовал такой кристальной ясности в мыслях. Полезно иной раз оказаться под прицелом: мозги прочищает отменно…

– Сейчас, господа, мы все принесём друг другу необходимые клятвы, – он многозначительно коснулся рукояти пистолета. Не то чтобы полностью блефовал. – Затем Валентин Николаевич отправится на перевязку, а мы с Феликсом – в какое-нибудь более удобное для разговора место. Об этих людях, – он кивнул в сторону чахнущего без присмотра костра, – позаботятся мои сотрудники. О вопросах правоприменения поговорим как-нибудь в другой раз… В другой обстановке.

– Рискуете, – выплюнул Терехов.

– Каждый чёртов миг своей жизни, – согласился Верховский. – Работа у нас такая, Валентин Николаевич.

Безопасник промолчал. Наверное, потому, что прямо сейчас, в этот миг, в этих обстоятельствах прав был Верховский.

Когда-нибудь потом они обязательно разберутся.

***

– Ерунда какая-то. Разве бывает, чтоб так резко повысился потенциал?

– Я почём знаю? От этой дряни что угодно может быть. Неизвестная всё ж таки науке субстанция.

Голоса смешались в невнятный гул и бесследно растворились в пустоте. Разум вновь заполонило собой навязчивое видение: залитые солнцем луга, старое, не тронутое огнём Заречье, охотничья сумка у пояса. Не воспоминание, но обрывки каких-то давних наивных мечтаний. В них так соблазнительно тонуть, как в густом сладком меду, позабыв про неуютную, неприглядную реальность… В них нет ничего, кроме лжи и детской обиды на несбывшееся. Это не его мысли. Это вообще не мысли.

– Смотри-ка, а тут всё в норме. Может, того – укрепляющего вколоть?

– Я тебе вколю! И так проба фонит, как…

Видения лихорадочной чередой сменяют друг друга, словно в попытках подобрать ключ к его рассудку. Пёстрая толпа селян почтительно расступается, давая ему дорогу. Матушка улыбается и ласково треплет его по макушке. Златовласая красавица покорно изгибается в его объятиях. Владыка Агирлан униженно склоняется перед ним, дрожа дряхлым телом…

– Вам сюда нельзя!

– Не переживайте, я не помешаю. Вы, похоже, устали. Отдохните часок-другой…

Будь эти сны воспоминаниями, его подточенная «дурманом» воля могла бы сломаться. По счастью, в его прошлом нет ничего, что могло бы манить прочь от настоящего, а в выдумки больше не верится. Ему уже не грозит подступившее было забвение. Остаётся только набраться сил…

Блёклый дневной свет мешается с едким запахом спирта. Тихий монотонный писк повторяет удары сердца. Под спиной – жёсткая койка, вдоль лежащей поверх одеяла руки змеится тонкая трубка капельницы. Боли нет, но на душе неспокойно. Непривычно чувствовать себя… слабым. Сколько времени прошло? Насколько он опоздал? Яр напряг мышцы, пытаясь сесть в постели, но добился лишь того, что кардиограф запищал чаще и истошнее.

– Тише-тише, без резких движений, – дружески посоветовали откуда-то слева. Яр повернул голову, силясь разглядеть невидимого собеседника, но увидел только стеклянные шкафы с целебными зельями. Прямо как там. Воспоминание кольнуло остро, будто осколок ампулы. – Рановато ты проснулся. Ещё бы часиков