десяток Твора. Самое время подумать о зарабатывании денег! Ладно, так им завтра и заявить. Пускай сами тоже напрягутся, подумают. Мало ли что гриди – не все ж тупо махать мечом, иногда следует и мозгами пошевелить.

Хельги не пошел к вечерне, смотрел на форуме Тавра выступления мимов – ну и умора, а девчонки-акробатки ничего – гибкие, симпатичные, полуголые. Особенно та, светловолосая с коричневой кожей. Загар, иль и в самом деле такая смуглявая? Девчонка, одетая в короткие обтягивающие панталоны и лиф, забралась на высокий шест и застыла там в виде распластавшей крылья птицы. Ее напарники – два мускулистых жонглера – подхватили шест снизу и понесли над зрителями, а светловолосая дева будто летела. Зрители щедро кидали монеты.

Засмотревшись на представление, Хельги и не заметил, как наступил вечер. Мягкий, приятный, теплый и очень тихий, – несмотря на людской гомон, почему-то казалось именно так – тихий, может, оттого что вовсе не было ветра? Или успокаивающе действовали золотисто-палевые небеса, щедро подсвеченные упавшим в море солнцем? Народ развлекался, особенно после того, как в христианских храмах закончилась вечерняя служба. И совсем не похоже было, что с суши к городу подступили воинственные полчища русов, совсем не похоже.

В воздухе уже плыли фиолетовые сумерки, когда Хельги наконец подошел к церкви Сергия и Вакха, что располагалась у крепостной стены, неподалеку от дворцового комплекса. Из-за старого каштана вдруг быстро вышла закутанная в темную мантию женщина, подошла к князю – видно, давно поджидала – и произнесла лишь одно слово:

– Идем.

Хельги узнал служанку и молча пошел следом. Они пересекли небольшую примыкавшую к дворцу площадь и вошли в перистиль со стороны ипподрома. Охранявшие двери стражники лишь кивнули, разведя в стороны копья. Внутри дворца было темно, горящие под самым потолком светильники и лампады едва разгоняли тьму. Князь бодро шагал вслед за своей проводницей по длинному коридору с мозаичным полом и украшенными искусной позолоченной резьбой стенами. То и дело попадались навстречу какие-то размытые тени, при виде служанки старавшиеся побыстрее скрыться, – скорее всего, это были слуги. Потом миновали освещенную свечами нишу с золоченым киотом, и князь даже не дождался, когда глаза вновь привыкнут к темноте, – служанка втащила его в какое-то просторное помещение, освещенное двумя восковыми свечами. Свечи горели в поставцах из выкованных изящным кружевом позолоченных прутьев. Имелись и другие светильники, но они не горели, лишь в углу, у иконы, теплилась зеленым огоньком лампадка.

– Ты все же пришел! – услышал князь. – Смелый.

Хельги оглянулся и вместо исчезнувшей непонятно куда служанки увидел перед собой ту самую красавицу с надменным лицом и властным взглядом. Нежно-каштановые волосы ее были искусно уложены в высокую прическу, скрепленную золотой булавкой с красным драгоценным камнем. Из-под широкой парчовой столы выглядывала светло-голубая туника, прошитая тонкой золотой нитью. Темная мантия с серебряными цветами, небрежно отброшенная в сторону, лежала на краю широкого, забранного цветным шелковым покрывалом ложа.

– Как звать тебя, незнакомец?

– Хаки. Я из Каппадокии.

– И судя по имени и облику – варанг, не так ли?

Женщина была умна и явно не привыкла к тому, чтоб ей перечили.

– Да, варанг, – развел руками Хельги.

– Чувствуется по выговору… Но все же ты неплохо говоришь по-гречески.

– Были хорошие учителя. – Князь улыбнулся.

– И ты не монах. – Красавица пристально посмотрела на него и усмехнулась. – И не говори только, что это не так, поверь, я вдоволь насмотрелась на монахов. У тебя совсем не такой взгляд, Хаки.

– А какой же?

– Хищный, пронзительный, смелый! Совсем не монашеский.

– Да, я приехал посмотреть на чудеса столицы.

– Посмотришь. Так кто ж ты?

Хельги ответил стихами Григория Назианзина:

Кто я? Отколе пришел? Куда направляюсь?

Не знаю.

И не найти никого, кто бы наставил меня.

– Так-таки не найти? – засмеялась женщина и в свою очередь продекламировала:

Друзья врагами стали; плоть недуг язвит;

Каменьями толпа меня приветствует;

Отъята паства, чада же духовные

Одни со мной разлучены, другие же

Спешат предать…

– Тот же Назианзин. Сказано про мужчину, священника – но как будто бы про меня – друзья врагами стали, чада спешат предать… вернее, чадо… – Женщина вздохнула и тут же, хлопнув в ладоши, улыбнулась.

– Каллимаха, принеси нам вина! Будем веселиться, не так ли, Хаки?

Хельги улыбнулся, прикидывая, как, если что, выбраться из этой золоченой клетки. Кажется, вон там, за шторой, окно, а позади – дверь.

Служанка – на этот раз не та чернавка, что привела сюда князя, а другая, молоденькая, красивая, улыбчивая, с пышными волосами и гибким телом, – поставила на небольшой столик серебряный поднос с кувшином и кубками. Осторожно налила вина.

– Лей больше, Каллимаха! Ну, Хаки, выпьем за…

– За поэзию, моя госпожа, – учтиво продолжил князь.

– Хорошо сказано. – Красавица одобрительно кивнула. – За это стоит выпить.

Вино оказалось терпким и крепким, видно, пили его здесь неразбавленным, по древнему обычаю Восточной империи ромеев.

– Кто еще из поэтов не оставляет равнодушным твой ум?

– Ну… – Хельги замялся, сказать по правде, не очень-то многих он и знал, только тех, кого любил Никифор. Вспомнил вот Назианзина, а больше что-то никто не вспоминался, разве что Касия…

Зло легче доброго

Подобно доброе подъему вверх…

Красавица подвинулась ближе, заглянула в глаза, продолжила, облизав губы:

Дурное же подобно спуску вниз,

А всякий знает, насколько легче

Спускаться, чем подниматься.

– Помню Касию… Я тогда была совсем ребенком… Ой, кажется, сказала глупость! Ведь возраст женщины – тайна.

– Позволено ли мне будет узнать твое имя?

– Имя? А что тебе в нем? Имя лишь буквы…

– Лишь ветер, уносящий облака, лишь лунный свет и вчерашний день, – с улыбкой дополнил Хельги. – И все-таки?

– Зови меня Евдокией. – Женщина снова вздохнула. – Меня ведь и в самом деле так зовут. Боже, как приятно общаться с тобой. Сколько уже времени я не говорила ни с кем о поэзии! Муж – деревенщина, провинциал, хоть и не глуп, да неграмотен, бывший любовник был получше, но все же и он не многого стоил. Дети… разлетелись, забыв о матери. Младший сын… неизвестно от кого… совсем отбился от рук. Даже не знаю, любит ли он меня? Наверное, нет. Ты знаешь, я вынуждена была объявить его дальним родственником. Родного сына…

– Всегда подозревал, что жизнь в богатых чертогах вовсе не избавляет от несчастий, – тихо произнес князь. – Скорее, наоборот.

– Ты правильно сказал, – заметила