14 октября английское правительство реквизировало находящиеся в Англии прибалтийские пароходы, что, естественно, вызвало протест с советской стороны[1903]. 17 октября Лондон предложил Москве заключить «соглашение об оплате прибалтийских пароходов, временно реквизированных английским правительством», которое «принимает на себя все могущие произойти убытки»[1904]. 22 октября английский посол в Москве в беседе с первым заместителем наркома иностранных дел А.Я. Вышинским подтвердил это предложение и заметил, что если оно «приемлемо для Советского правительства, необходимо создать комиссию и договориться о конкретной сумме в возмещение убытков». В ответ его советский собеседник от себя заметил, что «было бы проще пойти другим путем – вернуть принадлежащие СССР пароходы». Одновременно, стремясь ухудшить советско-германские отношения, Лондон предложил Москве договориться о тайном сотрудничестве, обещая со своей стороны консультироваться с СССР по вопросам послевоенного устройства, «по окончании войны не организовывать или не вступать в какой-либо союз, направленный против» него, признать де-факто советскую власть на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг., развивать англо-советскую торговлю и оказать содействие экспертами для усиления обороноспособности СССР и гарантировать безопасность советских границ с Турцией и Ираном[1905].

2 ноября в беседе с английским послом в Москве первый заместитель наркома иностранных дел А.Я. Вышинский напомнил, что до сих пор нет ответа на советскую ноту от 9 октября и не решен вопрос о возвращении на родину эстонских и латвийских моряков. Пообещав послать в Лондон новую телеграмму по этому вопросу, С. Криппс заявил, что «британское правительство весьма заинтересовано в скорейшем разрешении вопроса о реквизиции пароходов, и спросил, где и когда начнутся переговоры и сколько советское правительство потребует за чартер». Вышинский ответил, что «предложение британского правительства о чартере за реквизированные пароходы неприемлемо для СССР, т. к. мы не можем признать право британского правительства на реквизицию наших пароходов. Если же британское правительство действительно хочет решить этот вопрос, то оно должно устранить все препятствия, мешающие судам возвратиться в порты СССР»[1906]. В новой беседе 11 ноября «по поводу всех вопросов о прибалтийских пароходах Криппс сказал, что едва ли возможно их решить до заключения общего соглашения между Англией и СССР». В ответ Вышинский настаивал на удовлетворении советских требований, изложенных в ноте от 9 октября[1907].

19 ноября английский посол в Москве сообщил первому заместителю наркома иностранных дел СССР, что, не получив ответа на свое предложение о прибалтийских пароходах, «британское правительство… решило использовать пароходы по своему усмотрению, причем суммы за использование этих пароходов британское правительство будет заносить на специальный счет с тем, чтобы в будущем окончательно решить этот вопрос». В ответ Вышинский подтвердил позицию советского правительства и настаивал на ускорении отправки эстонских и латвийских советских моряков в СССР на одном из этих пароходов[1908]. 11 декабря английская сторона предложила отправить советских моряков в один из черноморских портов на английском или нейтральном пароходе. Однако советская сторона настаивала на своем предложении об отправке моряков из Англии на пароходах, находящихся в портах Эйре (Ирландии)[1909]. 6 и 26 декабря СССР вновь заявлял протесты против реквизиции эстонских и латвийских пароходов[1910], однако никаких изменений в позиции Лондона не последовало.

При этом внутренние оценки ситуации в Прибалтике английским руководством оставались вполне трезвыми. Так, в изданном еще 16 июля 1940 г. обзоре департамента политической разведки английского министерства иностранных дел № 41 отмечалось, что произошедшие в Прибалтике выборы гарантировали, что выбранные кандидаты будут следовать советским намерениям. «Мирная абсорбция (поглощение) стала значительным успехом для советской дипломатии, а Германии, благодаря ее занятости другими делами, ничего другого не оставалось, как быть заинтересованным свидетелем»[1911]. 16 ноября на заседании правительства У. Черчилль заявил, что, «бесспорно, для Советского Союза было бы вполне разумным воспользоваться нынешним положением дел, которое очень благоприятно для него, для того, чтобы возвратить те территории, которые Россия потеряла в результате последней войны, в начале которой она была союзницей Франции и Англии. Это относится не только к балтийским территориям, но и к Финляндии. Это соответствует и нашим интересам, если бы Советский Союз усилился на Балтике и таким путем ограничил риск германского доминирования в этом районе»[1912].

Даже в своих мемуарах, написанных в годы «Холодной войны», У. Черчилль пишет, что «в пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий с тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. […] Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной»[1913] – то есть соответствовала реальному положению вещей. Из этого утверждения, между прочим, следует, что будь Черчилль на месте Сталина, он поступил бы точно так же. Однако внутренние оценки английским руководством произошедших в Прибалтике событий – это одно, а официальная позиция английского правительства – это совершенно другое. В итоге вопросы взаимных финансовых и имущественных претензий между Англией и СССР по Прибалтике фактически были отложены на будущее[1914].