Друг Кола принял больше всех – самое большое «колесо». Кровь казалась ему краской, вылетающие наружу внутренности – смешной забавой.

Дварт приближался спокойно, остановился в нескольких шагах, какое-то время наблюдал, как Кол пытается поднять руку с дробовиком – тщетно. Конечности его парализовало, а спустя несколько секунд парализовало страхом и мозг. Он, наконец, понял, кто пожаловал.

– Это… псы Комиссии… валим!

Первой дернулась девка, взвыла от боли; следом попробовал выбраться из невидимой «залипательной» субстанции друг, но лишь содрогнулся, выругался примитивно и смачно. Колин с дробовиком дергался дольше всех – в глазах паника. Каким образом могло отказать тело? Как? Почему не поднимается рука, ведь свобода в двух выстрелах отсюда?

Никто из них не знал, кто такой Дварт, думал Санара сухо, даже близко представить не мог. Даже не кто он такой, а что он такое.

– Определяй их, да возвращаемся.

«Определял» Аид – идентифицировал уровень тяжести преступления, выносил вердикт. Комиссия его заключениям никогда не перечила.

Шагнул к первому, к убийце. Заглянул в глаза – и тот взвыл. Начал задыхаться, дергаться, как припадочный, тщетно пытаясь уйти от взгляда, который, как ему казалось, его душил.

– Колин Даферсон, Уровень агрессии семьдесят четыре, – бесстрастно вещал тот, чьи глаза светились, – шансов на исправление нет. Тяжесть содеянного: девять и четыре.

«Все, что выше девяти, смертная казнь». Об этом из присутствующих знал лишь Кайд, но интуитивно уловили все.

– В топку его, – покачал головой коллега. И, несмотря на полномочия при «девятке» устранить на месте, сообщил, – пусть они сами его порешат. Слишком хороший день, чтобы я марал руки.

Санара тем временем подошел к следующему – высокому, но дряблому, очень коротко стриженному человеку, который в присутствии человека со странным взглядом пытался не то согнуться, не то стать невидимым.

– Рональд Кирди. – Жертва, повисшая на луче глаз Аида, задыхалась. – Уровень агрессии шестьдесят один, тяжесть содеянного восемь и девять. Шанс на исправление минимален.

Слова, сказанные Санарой, прилипали к жертвам, как расплавленная медь к граниту, въедались им под кожу и одновременно транслировались в Комиссионный код – с семнадцатого сразу в Реактор, где их фиксировали статистики.

Дальше девчонка.

На нее Аид смотрел долго, и она корчилась от ужаса, пыталась увильнуть от белого коридора, куда ее затаскивали нечеловеческие зрачки, выла, в конце концов начала умолять.

– Ада Виркос, уровень агрессии сорок три…

И он стремительно падал. Рос счетчик единиц раскаяния, ужас от содеянного, бился о стенки протрезвевшего черепа вопрос – зачем? Зачем я это сделала? Здесь, с ними…

– Не надо…

Девчонка не была злой. Просто дурной, незрелой. Ей хотелось веселья и быть кому-то нужной, иметь рядом безбашенных друзей – а кому не хочется в семнадцать? Она знала про дробовик, но думала, что Кол лишь припугнет, что ни за что не пустит его в действие, а вышло иначе.

– Уровень раскаяния высокий, шанс на исправление тоже.

Он чувствовал ее, как себя. Наверное, потому что летал сегодня, парил над городом, был никем и всеми сразу, начал привычное видеть иначе. Вероятно, Ада Виркос – аспект и отражение его самого в другой жизни, при других обстоятельствах. Сейчас ей хотелось домой, пожрать, а после закурить. И никогда – никогда-никогда! – больше не возвращаться в компашку Коула. Хотела ведь поступить на юридический, устроиться в фирму – оступилась…

«Черт тебя дери, Нова, – думал Санара со смесью раздражения и теплоты. – Этот твой полет… он меня изменил. Я становлюсь сентиментальным». Недопустимо для Судьи. Но даже работа Судьи уже не так важна, важным стало что-то другое.

– Уровень тяжести содеянного: пять и пять, – подвел итог, наконец.

И Дварт, стоящий позади, знал то же, что знал Аид, – слишком мягкая оценка. Допустимая, но мягкая. Кому-то только что дали шанс жить дальше. Под присмотром, но все-таки.

«Слишком хороший день…» – адресовал Санара взгляд другу.

Тот легко пожал плечами, соглашаясь.

– Закидывай их…

Открыл портал в Реактор Кайд прямо позади себя. Сделал шаг в сторону, приказал:

– По одному. Сюда.

И никто не посмел его ослушаться. Может, потому что в синих глазах слишком много льда, и никому не хотелось умирать на месте. Может, потому что ослушаться человека, чей голос вибрировал на подкорке, было попросту невозможно.

Пойманных транспортировали прямиком в двенадцатый отдел – дальше разбирательство, суд, приведение приговора в действие. Уже не их, карателей, проблемы. Склад почистит Комиссия; репортерам придется довольствоваться кадрами подъезжающих серебристых машин с белой полосой на борту. После всех отгонят. А еще скорее, эти самые «все» разбегутся самостоятельно, не дожидаясь открытия ртов Комиссионеров – жизнь, даже гнусная, слишком хорошая штука, чтобы случайно портить ее неудачными встречами с людьми в форме.

– Ну что, домой?

Два портала рядом запрещал ставить приказ Дрейка – кривилась материя.

– Домой.

– Придется покататься на машине.

До окраины Томило, оттуда через стационарный переход на Пятнадцатый.

– Значит, покатаемся, – согласился Аид. Он уже знал, о чем будет думать по дороге – о том, как вернется к ней. Наверное, после включения в режим Судьи, он будет любить ее чуть жестче, чуть напористее, чем до того, но Нова любит в нем все, Санара это чувствовал, даже стальную тьму. Дотерпеть бы.

– Только дави на газ.

Кайд поигрывал чужими ключами. Смотрел в сторону и улыбался.

Уровень Пятнадцать.

Лоррейн.

Дрейк.

(IMAscore – Tear Down the Bridges)

Он знал, что лучшего времени для их знакомства не найти – Аид вернется не раньше, чем через сорок минут, времени достаточно.

В чужую квартиру Дрейк вошел без ключа. Для него не существовало «чужих» мест в собственном мире. При желании любой уровень – набор молекул и атомов, который он вправе пересобрать в любом порядке. Удобно, когда нет желания шуметь.

Она была первой, кто его не испугался. Более того, она вообще никак на него не отреагировала. Сидела с ногами в кресле, держала книгу, но не читала ее – уже давно впитала смысл и теперь просто плыла, висела квантом в пространстве, пустая и вмещающая в себя мир.

«Не один».

Скажи он эту фразу кому-то из людей, его бы не поняли. У жены Санары человеческое тело и совершенно невесомый, универсальный, развитый до идеального состояния разум. Такой мог бы стать мощнейшим оружием, если бы в Леа была агрессия, но ее не было, лишь созерцание. Вид обычной девушки, а наполнение, способное морфироваться за долю секунды. Поразительное создание.