Эти счастливые воспоминания и вертелись у меня в голове, когда месяц спустя Виктору предложили работу в Хьюстоне, и он оставил меня продавать дом. Он нашел для нас новое местечко и рассчитывал, что я приеду следом за ним в Хьюстон через неделю-другую, но как только у меня появилась возможность уехать из глуши, откуда я всю жизнь мечтала свалить, я тут же поняла, насколько сильно не хочу уезжать. Меня пугала одна только мысль о жизни в большом городе, и я сделала все возможное, чтобы дом не купили. Я парковалась так, чтобы загораживать знак

который установил Виктор, и говорила стучавшимся к нам в дверь людям (которые увидели размещенное Виктором в газетах объявление), что мы продаем дом, потому что «я просто не могу больше жить в доме, в котором произошло столь ужасное убийство».

Спустя шесть месяцев ожидания Виктор начал подозревать, что я специально тяну с продажей, и приехал забрать меня в Хьюстон, сказав, что дом просто будет стоять пустой, пока его кто-нибудь не купит. Он с недовольным видом вытащил из решетки радиатора моей машины знак «Продается» (я все свалила на несуществующих хулиганов, которые, как я убеждала потенциальных покупателей, скитались по окрестным улицам по ночам в поисках потерявшихся домашних животных, чтобы их сожрать) и водрузил его обратно. Два часа спустя в дверь кто-то позвонил, и Виктор продал дом какому-то случайному прохожему. Он планировал отдать его своей дочке с мужем и принялся мерить лужайку перед домом, на которой хотел поставить колодец желаний, чтобы «дорожка выглядела более привлекательной». Мне стало жалко наш дом почти так же сильно, как себя саму.

Проведя несколько месяцев в Хьюстоне, я поняла, что разница между двумя городами не так уж и велика, если не считать пробок и того, что мои родители не так часто без предупреждений появлялись у нас с мертвыми животными в кузове машины. К собственному удивлению, однако, я стала тосковать по этому. Виктор пытался меня убедить, что это все лишь новое приключение, в котором полно суши, музеев, культурных мероприятий и пугающих кофеен, и (прямо как это было с Уоллом) я, стиснув зубы, принялась просто терпеть, уверенная, что вскоре мы непременно уедем из Хьюстона и вернемся в Западный Техас. И с этой мыслью я и прожила все следующие десять лет.

Каждый раз, когда я приезжала погостить в Западный Техас, он немного менялся. Вместо бескрайних хлопковых полей постепенно вырисовывались отдельные земельные участки. Вместо старых тракторов появлялись новые. Катаясь по городу, я обнаружила, что на месте лавки с мороженым, в которой я когда-то работала, построили парковку. Каток был закрыт и заброшен, а на вывеске было полно пустых птичьих гнезд. Книжного магазина, где мы познакомились с Виктором, уже и след простыл, а дом моих бабушки с дедушкой продали вскоре после того, как они умерли. Каждый год чучельная мастерская моего отца разрасталась, пока не превратилась в настоящий бизнес, и на парковке возле дома моих родителей всегда была куча машин. Приехав однажды в гости, я была потрясена, увидев, что начальная школа, в которую я ходила каждый день, стала альтернативной школой для беременных подростков, а школьную площадку, с которой я не вылезала каждое лето, сровняли с землей. Вместе с сестрой мы прошлись по тому, что осталось от школьной площадки, и я взяла себе небольшой кусок гравия на память. Теперь, проезжая мимо школы, я смотрю в сторону, чтобы помнить ее такой, какая она была, со всеми этими опасными металлическими качелями и каруселями, которые в конце концов исчезли по всей Америке. От всего этого остались лишь воспоминания, по-прежнему эхом отдающиеся у меня в голове, – воспоминания о том, как ржавый скрип моих любимых качелей меня успокаивал, пока они качались, снова и снова, туда-сюда.

Однажды, когда мы с Виктором уже несколько лет жили в Хьюстоне, приехали на выходные к моим родителям, и моя мама с гордостью объявила, что в Сан-Анджело открылось «несколько новых кофеен», о которых все судачат. Мы поехали посмотреть, как я думала, на деревенские кофейни в ковбойском стиле, но вместо этого увидели огромный «Старбакс», который казался совершенно неуместным на фоне магазинов, которые ничуть не изменились со времен моего детства.

– Ох, слава богу, – сказал Виктор. – Наконец-то в Техас пришла цивилизация! – воскликнул он.

Меня это напрягало. Не то, что Виктор приравнивал карамельные фраппучино к приходу цивилизации, а то, что это был переломный момент, последняя капля, которая означала, что маленький городок, в который я всегда рассчитывала вернуться, канул в Лету – во всяком случае, в том виде, в котором я его помнила.

Позже, уже ночью, я сидела на пороге и разглядывала те же самые звезды, на которые смотрела в десять лет, мечтая посетить места, которые существовали лишь в моем воображении. Это были места вроде Египта или Франции, но Египта и Франции в представлении ребенка – тут были идеальные пирамиды на фоне теплого песка, Эйфелева башня, а еще нечто, которое люди называют «вином». Это были зрительные образы, мало связанные с настоящими местами, – и это было задолго до того, как я осознала, что география – это не просто красивые картинки и в других странах есть вещи, которые я в детстве не могла себе даже представить. Такие как политические беспорядки, дизентерия и похмелье.

В ту ночь я смотрела на те же самые звезды, и мне уже ничего этого не хотелось. Мне не хотелось ни Египта, ни Франции, ни каких-то других далеких стран.

Виктор понимал, что я расстроена, но я не могла описать свое состояние так, чтобы это не звучало нелепо.

– Да пустяки, – сказала я. – Просто… Ты когда-нибудь скучал по месту, которого больше не существует? Месту, которое осталось только у тебя в памяти?

Он раскачивался вместе со мной в тишине на пороге, не зная, что ответить; наконец он обхватил меня рукой за талию и сказал, что все будет хорошо, а потом ушел в дом спать. На следующее утро он обнаружил меня все там же, в том же кресле-качалке, и встревоженно на меня посмотрел. Он ласково спросил:

– А ты готова сегодня ехать домой?

Я молча раскачивалась и впервые в жизни осознала, что это место больше не было моим «домом». «Дом» – это там, где мы живем с Виктором. Это было одновременно и пугающее, и познавательное откровение, и я сделала глубокий вдох, хорошенько подумав, прежде чем ответить.

– Да. Я готова ехать домой.

Я как будто одновременно поздоровалась и попрощалась, и Виктор уставился на бейсбольное поле, которое когда-то было хлопковым полем. Он тихим голосом сказал (словно самому себе), что воспоминания о местах, где мы бывали ранее, кажутся годы спустя куда более радужными, чем все было на самом деле, и я кивнула, удивленная, что он понимает куда больше, чем делал вид. Он был прав, но я не знала, лучше мне от этого или хуже. Что хуже – скучать по месту, которое было когда-то твоим домом, но теперь живет лишь у тебя в воспоминаниях… или же скучать по месту, которого никогда на самом деле не существовало? У меня не было ответа на этот вопрос, так что я просто зашла в дом, чтобы собрать вещи.