— Боже, что это такое с нами делается?! — воскликнула Петрова, закрывая лицо руками, когда плотная, тяжелая дверь была заперта хозяином снаружи на замок.

После свидания с Андрюшкой Колечкин задумчиво вернулся домой.

За это время внутреннее убранство лачуги значительно изменилось. Кое-какая мебель украшала ее. Постели имели приличный вид, будучи снабжены новыми матрацами, подушками и одеялами. Между окон висело новое зеркало в ореховой раме, самые окна украсились занавесками, а в новом шкафу, сильно пахнувшем клеем и лаком, был обширный гардероб; правда, все это покупалось на рынке «немного держанное» и за половину стоимости, но все-таки внешность господина Колечкина с этих пор приняла вполне приличный вид, несмотря даже на то, что на потасканном лице его какими-то серыми полутонами и отеками аллегорически фотографировалась «петербургская ночь». При этом оно было омрачено какою-то думой.

— Как бы не так! — сказал он, слегка покачиваясь и снимая лощеную шляпу.

Старуха, по обыкновению, с пугливым подобострастием глядела на него.

— Маринка была? — повернулся он к матери.

— Заходила сейчас, пока ты уходил в трактир… Не застала тебя и ругалась…

— Гм!.. Ругалась! — повторил Колечкин. — Что же она говорила?

— Да просто скандалила. Взяла твою бутылку с водкой и шмякнула ее об пол… Вот видишь там, до сих пор еще не высохло…

— А вы чего глядели?..

— Да что же я ей смею сказать… если бы я ей сказала что-нибудь, она бы на меня кинулась.

— Пьяна, что ли, была?

— Совсем пьяна.

— Экая!

Колечкин по-матерному выругался и опять обратился к матери:

— А не говорила, когда придет?

— Не говорила… только ругалась!

— Экая тварь! А мне все-таки ее надо бы повидать. Давно не видались, это правда.

Но едва Колечкин произнес эти слова, как дверь шумно распахнулась, и на пороге ее появилась красивая, стройная женщина с злыми чертами уже не молодого лица.

Она одета была неряшливо и бедно, густые пепельные волосы ее неряшливо высовывались из-под платка.

Заметив Колечкина, она кинулась к нему.

— Ты чего же это? А?

Лицо Колечкина приняло смущенное выражение.

— Ты что же это? — повторила Марина, подбочениваясь. — Я прихожу к тебе, а ты удрал.

— По делам был, Маринка, не кричи; теперь до тебя у меня есть дело.

— Плевать мне на твои дела, а ты мне скажи, где ты пропадал вчера и третьего дня?

— Да надо было!

— Надо? Кутил все ночи. Ну хорошо! Погоди у меня! Засажу я тебя опять в тюрьму, ты ведь знаешь, мошенник этакий, что стоит мне слово сказать, и будешь ты лаять за железной решеткой…

— Не сердись, Маринка, ей-богу, дела были…

— То-то дела! — отвечала Маринка несколько уже смягченным тоном и, спустив платок с головы на плечи, села в кресло.

— Маменька, принесите нам водчонки! — сказал Алешка, вынимая бумажник.

Старуха моментально схватила платок, а другую руку протянула за деньгами.

Колечкин дал рубль, и она ушла.

Оставшись вдвоем, Маринка и Колечкин обменялись длинными взглядами.

— Какое же такое дело? — угрюмо спросила посетительница.

— Дело важнейшее… Надоело, видишь ли ты, мне быть под началом у Андрюшки Курицына. Уж больно он заноситься стал. Злоба у меня на него так и накипает. Только до времени я молчал все… А тут, вчера, встретил я одного человека, он и рассказал мне про баронессу нашу.

— Шток? — спросила Марина.

— Да-да! Про нее… Стороной будто бы он слышал, она сильно напугана, что у ее любимого внука двойник. Старуха, оказывается, нюхом чует, что тут для него что-то недоброе, и, как он мне рассказывал, готовится большую награду предложить тому из сыскных агентов или все равно кому бы то ни было, кто отыщет убийцу Померанцева и представит куда следует…

— Что ж, ты думаешь выдать его?

— Очень бы хотел, да боюсь… А конечно, если бы случай удобный наклюнулся, я бы его не пощадил…

— И отлично! Чего его щадить?!

— Вот то-то и есть, Марина, что надо действовать осторожно… Ты вот сердишься! А теперь самое что ни на есть для меня кипучее время. Сейчас я виделся с ним в здешнем трактире. Он мне наговорил такого, что у меня волосы дыбом встали. Понимаешь ли? Мне дается поручение послезавтра покончить с Павлом и его невестой, понимаешь?..

Колечкин сделал очень определенный жест. Маринка нахмурила брови.

— А сколько он даст за это?

— Еще ничего не говорил, а только сулит много по окончании дела, когда он графом станет. Вот я и думаю, как бы не так, братец! Может быть, все это один вздор только…

— Конечно, обдумай!

Колечкин опустил голову, и в комнате воцарилось молчание.

Вошла старуха с бутылкою водки под платком, она успела раздеться, откупорить, Маринка выпила рюмку, а Алешка все сидел подперши голову руками. Вдруг он вскочил и хлопнул себя по лбу:

— Браво! Умен поп Семен, а коли опростоволосится — у дурака совета напросится! Вот так штука пришла мне на ум!

И, залпом выпив большую рюмку водки, он рассказал Маринке свой план.

Для объяснения всего происшедшего необходимо рассказать следующее.

На другой день в грязном логовище сообщника Андрюшки было шумно и людно. Табачный дым висел в воздухе отяжелевшими облаками, пахло пролитым пивом, и новые бутылки его то и дело откупоривались ловкою рукою Маринки. Человек семь самых разношерстных и разнокалиберных оборванцев истребляли незатейливую трапезу, вместо тарелок лежавшую на клочках бумаги, и шумно разговаривали. Посторонний человек, случайно вошедший сюда, сразу понял бы, в общество какого сорта людей он попал.

Сквозь хохот там и сям слышались специальные слова вроде «стырбанить», «стрельнуть», «освежевать», «зачихать» и прочее. Сквозь три тщательно завешенных окна врывались лучи солнечного утра и достаточно ясно озаряли пирующую компанию, с ее разнообразными костюмами и лицами.

Старуха мать Алексея Колечкина обносила гостей водкой, наливая каждому в стакан прямо из четвертной.

Дряхлые руки ее дрожали, держа тяжелую бутыль, но она исполняла свою обязанность со старанием и сосредоточенностью.

Иногда, когда налитый стакан переполнялся и водка проливалась на стол, старуха с испугом оглядывалась на сына, который, отведя в это время Маринку в угол комнаты, что-то толковал ей.