Брат опустил задний бортик.

– Скажу, что перед отъездом нагнал побольше.

– Думаешь, в это кто-то поверит?

– Ну, ты же любишь выдумывать истории. Если эта легенда не сработает, найдешь ей замену получше.

Из двух молочных ящиков Джонни поднял тот, что потяжелее, а Сэйди подхватила тот, что полегче.

С реки Джеймс подул ледяной ветер, пробрав насквозь ее тонкое одеяние. В ящике звякнули банки.

– А здорово, должно быть, жить в таком шикарном доме. Ты когда-нибудь пытался хоть представить, каково это – там жить?

– Нет, мне слишком некогда, чтобы попусту воображать.

– Готова поспорить, что Джин Тирни тоже живет в таком доме. Она ведь богата, как Картеры. Они не задумываясь подают на стол любую еду и отапливают дом, не экономя на дровах. И если у них есть какие-то проблемы – то это уже проблемы богатеев.

– Держи-ка свои мысли при себе.

Род Картеров пустил в этих краях корни лет двести назад, и поговаривали, что первый из здешних Картеров был шотландским дворянином, родившимся вторым сыном в семье. Он сколотил состояние на выращивании пшеницы, а его сын продолжил отстраивать семейную ферму и даже сумел избежать серьезных потрясений во время Войны за независимость.

Однако последние два поколения Картеров посвятили себя медицине. Нынешний наследник имения, Эдвард Картер, тоже пошел по их стопам. Как и у его отца, у Эдварда Картера была в округе обширная врачебная практика, и раз в неделю он безвозмездно отдавал свои знания и опыт Линчбургской больнице и женщинам из неимущих слоев.

Джонни первым поднялся на крылечко сбоку дома и постучал в дверь. Ведущая в кухню дверь открылась, и перед ними предстала высокая крепкая женщина с рыжими волосами и белым, как облако, лицом. Миссис Фритц всегда убирала волосы в тугую кичку, а ее платья, чулки и обувь были неизменно черными.

Сэйди довольно часто видела миссис Фритц в церкви, и пару раз девочку так и подмывало спросить: такое же ли черное у той внизу белье. Но она всякий раз придерживала язык, боясь, что, как частенько говаривала мама, они не были «настолько хорошо знакомы», чтобы задавать подобные вопросы.

– Добрый вечер, миссис Фритц, – поздоровался Джонни.

Сэйди зябко потерла пальцы, жалея, что у нее такие тонкие перчатки.

– У нас для Картеров рождественский заказ, – сказала она.

Экономка Картеров приподняла густую рыжую бровь.

– Тогда заходите. Бутылки вы с Сэйди можете поставить на кухонный стол.

Изначально кухня при особняке занимала отдельное строение, располагавшееся в сотне футов от дома. Это, конечно, значительно снижало риск распространения пожара, однако вместе с тем доставляло изрядно хлопот, заставляя бегать туда-сюда, когда что-то требовалось принести с кухни. И вот отец Эдварда Картера перестроил западное крыло дома, превратив его в большую современную кухню, оснащенную белой эмалированной дровяной плитой, которая могла одновременно нагревать четыре кастрюли и в топке у которой можно было запечь целую индейку. Также он установил там широкие, так называемые фермерские, белые фаянсовые мойки и тумбы с просторными столешницами, обеспечив достаточно кухонного пространства, чтобы можно было без проблем приготовить снедь для дюжины гостей.

Джонни кивком велел сестре идти вперед, и она с удовольствием ступила в теплую кухню. Ее тут же окутал чудесный запах свежеиспеченного бисквитного печенья и лимонного пирога. Для их семьи сахар был слишком дорогим удовольствием, чтобы тратить его на выпечку, – его приберегали для приготовления браги, которая в итоге приносила им доход. Впрочем, на Рождество мама частенько брала из сокровенного запаса немного сахара и пекла сладкий пирог на простокваше. При мысли о ждущем ее дома ароматном теплом пироге в животе у Сэйди заурчало.

– Так куда нам их поставить?

– Прямо на столешницу, – сказала миссис Фритц.

Джонни поставил свой ящик рядом с ящиком Сэйди и снял шапку.

– Мы дорожим своей репутацией, миссис Фритц.

– Да, вы нас никогда не подводили. Покойный доктор Картер всегда был высокого мнения о вас и о вашем отце. – Миссис Фритц сунула руку в карман широкой юбки и вытащила несколько аккуратно сложенных одна поверх другой купюр. – Мистер Картер сказал, я должна вам за это пять долларов.

Когда экономка протянула деньги, Джонни нахмурился. Он был слишком тактичным, чтобы напомнить женщине, что в этот день стоимость их заказа – шесть баксов. Однако Сэйди вовсе не была такой стеснительной, чтобы указать на случившуюся ошибку.

– Миссис Фритц, на Рождество доктор Картер всегда платил нам шесть долларов.

У Джонни порозовели щеки.

– Сестра совершенно права.

– Но Эдвард Картер такого мне не говорил, – ответила миссис Фритц.

Джонни до боли стиснул челюсти, и Сэйди видела, что брат отчаянно пытается подавить в себе гнев. Сейчас он скорее беспокоился о том, чтобы удержать ту птичку, что была у него в руках, нежели пытаться поймать ту, что уже шмыгнула в кусты. Мотнув головой, Джонни потянулся за деньгами:

– Ладно, все в порядке, Сэйди.

– Но доктор Картер-старший всегда платил нам шесть долларов, если мы привозили ему заказ в Рождественский сочельник, – заговорила Сэйди с улыбкой, которая, как она надеялась, сумеет немного сгладить резкость ее тона. – Я знаю, что весной Господь забрал его к себе. И все же заказ этот был сделан еще в прошлое Рождество.

В этот момент где-то в холле открылась дверь, и оттуда, сплетаясь с мужским и женским смехом, до кухни донеслась музыка из патефона. По плиточному полу коридора послышались легкие торопливые шаги, и через пару мгновений дверь в кухню открылась.

В дверях возникла молодая женщина, которой на вид было не больше двадцати. У нее были темные волосы, которые, обрамляя ровное, в форме узкого сердечка, лицо, ниспадали на худенькие плечи. Накрашенные ярко-красной помадой полные губы казались чересчур яркими на фоне бледного, как слоновая кость, лица. На ней было изумрудно-зеленое платье, подол которого покачивался чуть ниже колен, привлекая внимание к ее тонким шелковым чулкам и блестящим лакированным туфлям на высоком каблуке.

И в этот момент Сэйди впервые в своей жизни до глубины души прониклась осознанием собственной наружности. Она поняла, что поношенный полукомбинезон не сидит на ней как надо, что ее шерстяная куртка – это старая одежда Дэнни. Что ее потертые ботинки – из церковного ящика для бедных.

Когда она видела красивых, модно одетых женщин в журналах, то не ощущала себя такой невзрачной и такой бедной провинциальной замухрышкой. Но теперь она почувствовала то и другое в полной мере. Сэйди убрала с лица выбившуюся прядь и, тут же заметив обтрепанный край рукава, опустила руки по бокам. Чтобы не видно было ее грязных ногтей и покрытых мозолями ладоней, она сжала кулаки.