так что, возможно, впервые скептицизм Вайноны будет не к месту.

– Она, кажется, прямо горит энтузиазмом, – замечаю я.

Естественно, я не собираюсь вступать в фан-клуб Серены Хванбо, но иногда надо отдавать человеку должное, когда есть за что.

– Да, но понимает ли она, что на самом деле все это означает?

Вопрос мне кажется риторическим, так что я молча уступаю ей в этом споре и передаю маркер. Подруга схематично изображает карту школьного двора Уиллоуби на огромном листе чертежной бумаги. Миссис Уилсон – архитектор, у нее в кабинете большой рулон такой бумаги, и она всегда разрешает нам ею пользоваться.

– Так, ладно, наша акция будет через неделю с небольшим. Нам нужно определиться с концепцией.

Вайнона вываливает на карту из банки маленьких зеленых солдатиков Дага.

– Ты же вроде говорила, что нам еще надо доделать фильм? – С этими словами и сам Даг появляется на пороге кухни.

– Сделаем небольшой перерыв, – отвечает подруга, не отрывая взгляда от карты. – Иди отсюда.

– Она просто тянет резину, – обращается он ко мне.

Я хмурю брови, и мне вдруг становится стыдно, что мы планируем эту акцию протеста, вместо того чтобы снимать «Подъездные дорожки».

– Слушай, ведь скоро прием работ на фестиваль закончится?

– У нас есть две недели. Ава Дюверней сняла свой первый фильм ровно за столько же.

– Да, но…

Вайнона с тяжелым вздохом перебивает меня:

– Мне просто стало казаться, что в этом фильме что-то не так и нужно немного времени, чтобы понять, что именно. – Она постукивает маркером по подбородку. – Вся эта история с феминизмом заставила меня снова задуматься о судьбе фильма. Ну, то есть сейчас он только о мальчиках, так?

Она права: в «Подъездных дорожках» персонажа Дага обвиняют в том, что он украл упаковку жвачки, а потом он ссорится с Саем. Больше там на данный момент ничего нет.

– Я все так же считаю, что это хороший сюжет, но я тут подумала: может, я сделала его с расчетом, чтобы фильмом заинтересовались судьи фестиваля? – Вайнона замечает складку на листе чертежной бумаги и разглаживает ее. – Наверное, надо было понять это раньше, но, возможно, мою прошлогоднюю работу о кукле не оценили, потому что судьи – кучка белых мужиков. Тогда я задумалась: почему мне кажется, будто я должна говорить о вопросах расовой принадлежности так, чтобы было понятно им? И почему я должна раскрывать именно эти темы только ради того, чтобы меня воспринимали всерьез?

– Значит, ты забьешь на этот фильм? – с надеждой спрашивает Даг.

– Нет, просто я над ним еще подумаю. – Вайнона начинает переставлять солдатиков на карте. – Я же уже сказала тебе, мы заняты!

Даг подходит поближе к столу.

– А чем?

– Я ведь сказала, иди отсюда.

– Я расскажу папе, что ты собираешься выставить себя дурой.

– Хочешь попрощаться со своим икс-боксом?

Эту угрозу Вайнона подкрепляет взглядом, который я замечала у ее мамы, и Даг отступает, но сперва одними губами говорит мне: «Тянет резину!»

– А давай еще поговорим о «Подъездных дорожках»? – предлагаю я. – Может, мы…

– Все нормально. Я что-нибудь придумаю. – Подруга тычет в чертежную бумагу. – Давай сейчас сосредоточимся вот на этом.

Зудящий голос (похожий на мамин, когда она ворчит, что я должна сначала высушить волосы феном, а уж потом ложиться спать) говорит мне, что Даг, возможно, прав. Вайнона и раньше иногда так преодолевала творческий кризис. Ей случалось сдавать сочинение в 23:59, и она частенько заявляет, что лучшие ясные идеи Афина посылает ей именно под давлением горящих сроков.

Но я спускаю эту тему на тормозах – не могу же я ее отговаривать, когда она мне помогает, к тому же Вайнона совсем не оценит, если я соглашусь с ее братом.

– Ладно, – говорю я, – какой у нас план?

Вайнона ставит маленькую фигурку девочки из «Лего» в класс мистера Шлезингера. У нее черные волосы и сердитое лицо.

– Это ты.

– Вылитая я!

– Ага. В общем, я думаю, мы должны начать во время шестого урока. По нескольким причинам. – Она начинает загибать пальцы. – Во-первых, мы хотим вовлечь как можно больше людей, а у многих десяти- и одиннадцатиклассников нет седьмого урока. Во-вторых, учебный день будет почти окончен, так что вряд ли нам сильно достанется за срыв занятий. И в‐третьих, шестой урок у нас с тобой общий.

– А почему это так важно?

– Потому что ты пойдешь на акцию протеста с завязанными глазами, так что, думаю, тебе потребуется помощь.

– С завязанными глазами?

Вайнона не без труда поднимает с края стола огромную книгу и открывает ее посередине, там, где вместо закладки лежит конверт, исписанный рукой миссис Уилсон.

– Ты будешь олицетворением Правосудия.

На развороте перед нами цветные изображения картин, рельефов и скульптур женщины, чаще всего держащей меч или весы. Иногда (хотя и не всегда) на глазах у нее повязка.

Я показываю на одну из фотографий, где изображена статуя женщины, завязывающей себе глаза.

– Потому что «Правосудие слепо»?

– Ага. Хотя, естественно, совсем оно не слепо. По крайней мере не для всех. – Вайнона ставит локти на стол и открывает еще одну страницу, заполненную олицетворениями Правосудия. – Компания моей мамы ремонтирует здание суда на Ла-Салль Авеню, и я вчера слышала, как она спорила с кем-то по телефону, оставить ли старую фреску с Фемидой или нет. Это дало мне идею. – Подруга проводит пальцем по ложбинке между страницами. – Мама считает, что Фемида с повязкой на глазах вводит людей в заблуждение, притом что правовая система – и общество на самом деле – до сих пор дискриминирует нас по полу, цвету кожи и классовой принадлежности. А это значит, что в самой заднице оказываются чернокожие женщины.

Я повнимательнее разглядываю фотографии в книге. У большинства изображений Фемиды есть еще одна общая черта: все они белые.

– Н-да, иногда кажется, что глаза у Фемиды закрыты совсем не на то, что нужно.

– Точно, это слишком запутанный символ, и им манипулируют всевозможные организации, особенно те, которые поддерживают патриархат. Поэтому, я считаю, мы должны вернуть этот символ себе. Вернуть ее себе.

– И этого мы добьемся, если я буду изображать богиню Правосудия.

– Вот именно! В истории американского феминизма белые женщины среднего класса часто не давали высказаться цветным. По большей части черным, но и азиаткам тоже.

И это правда. Хотя американки азиатского происхождения обычно не сталкиваются с такими вопиющими проявлениями несправедливости, как чернокожие, я довольно часто чувствовала себя вроде как невидимкой, когда дело доходило до подобных дискуссий, особенно в «настоящем» мире, за пределами школы Уиллоуби, где дети иммигрантов из Азии составляют большинство. Так что,