Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты меня прости, Женя, я оторвала тебя от важных дел, — мелкие слезы наполняли темные глазницы, катились по щекам. — У меня человека ближе тебя нет, Галя и Юленька не в счет, это другое. Я знаю, это наша с тобой последняя встреча, а у меня тяжелый камень на душе. То, что произошло с Сергеем, — это моя вина. Я не разглядела в нем талант. Я это поняла только сейчас, для меня он всегда был непутевым, нескладным сыном. Я не поняла, пропустила мимо ушей то, что в свое время мне о нем говорила Валентина Николаевна. Все пошло бы по-другому, если бы мы с Виктором послали его на учебу в Академию. Чего бы нам это ни стоило. Я себя казню за это, — слезы снова заструились по Нининому лицу. — А теперь уже поздно, он кончился как художник. Все, на что Сергей теперь способен, — это букетики цветов, он набил руку на них, их покупают, это дает нам какие-то деньги, на мою пенсию не проживешь. Я не знаю, чем живет мой сын. Не знаю, чем он занимается за закрытой дверью. Он не пьет. Но, понимаешь, он ушел в себя, ни с кем не разговаривает, не встречается. Даже со мной. Постоянно угрюм, всем недоволен. Меня поддерживают только Галя и Юленька. Они приходят почти каждый день. Саша провел мне телефон, вон он на тумбочке у кровати, и я не чувствую себя потерянной. Я не знаю, что я делала бы без них. Звони мне иногда.
Нина умерла через два года, угасла, как свеча, догоревшая и оплавившаяся потеками застывших слез. Звонок из Караганды не застал Евгения, он был по делам в Барселоне, вернулся в Москву уже после похорон. После смерти матери Сергей стал головной болью Гали. Он быстро опускался на самое дно жизни, превращался в озлобленное, неопрятное животное. Соседи по лестничной площадке, обеспокоенные шумом в квартире, временами звонили Гале, они с Сашей прибегали, Саша вышвыривал из квартиры, спускал по лестнице каких-то бродяг, потерявших человеческий облик, наскоро ремонтировал разбитые двери, вставлял разбитые стекла в окнах. Галя забрала из квартиры, завещанной бабушкой единственной и любимой внучке Юленьке, бабушкины вещи, книги, все, представлявшее какую-то ценность, и теперь из нее постепенно исчезала оставшаяся посуда, мебель.
Сергея обнаружили рано утром на автобусной остановке. Остывшего, с проломленным черепом. Наряд милиции отвез неопознанное тело в морг. Только через три дня забрал его из морга младший брат Саша. Дверь была распахнута в пустой квартире. Уголовное дело об убийстве висело в местной уголовке полгода, затем было закрыто как несчастный случай. Поскользнулся в нетрезвом виде, ударился виском об острый край скамейки. Сергея Гертера в милиции знали по многочисленным скандалам и приводам.
Картины Сергея живут на стенах квартиры Евгения. Золотом осени светится тихий пруд, мирным домашним теплом в снежной замяти светятся окошки дома в Луговой, и солнечные лучи льются из окна поваровского дома. Отдельное место занимает «Зимняя грусть», Евгений считает это полотно вершиной творчества своего племянника. Наверное, в картинах, созданных незаурядными художниками, есть неслышные созвучия красок, рисунка, настроения, и если эти созвучия входят в унисон с обертонами в душе зрителя, то происходит встреча с прекрасным. Это то, что делает произведения художников искусством. Но высокое искусство — это всегда трагедия. Трагедия одиночки, рванувшегося в заоблачную высоту, где разреженный воздух и перехватывает дыхание. Где взять силы, чтобы удержаться на этой высоте, чтобы не сорваться, не рухнуть в пропасть?
Когда дуют ветры
Так случается иногда. Живет человек привычной, размеренной жизнью, цепочка сереньких дней, нанизанных на нити месяцев, годов.
Сегодняшний день похож на вчерашний. Мы не всегда можем вспомнить, где и как мы встречали позапрошлый Новый год, забываем имена людей, с которыми встречались. Но вдруг налетает вихрь, поднимает человека, как былинку, и несет за тысячи километров от прежней жизни. Как не потерять себя в этих жизненных штормах? Ведь можно же залечь на дно, переждать, перетерпеть, когда пронесется над головой буря. Они рано или поздно стихают, эти бури. Но ведь тогда человек не познает того, что находится за горизонтом, не познает, на что способен он сам. Веками рыцари и мореходы, романтики, искатели приключений уходили, уплывали за горизонт навстречу злобным колдунам и свирепым штормам. Что двигало ими? Добросовестные и скучные историки утверждают: деньги, жажда наживы. Они по-своему правы, мудрые книжные черви. Но…
Я не хочу утверждать, что мои герои — особые люди, рыцари удачи, искатели острых ощущений. Но… ветер странствий уже наполняет их паруса…
1
Горы появились на пятый день пути. Их первым заметил Сашка Махиборода. Утром, когда поезд стоял, он вышел до ветру. Откатил дверь теплушки, спрыгнул на насыпь, прислонился возле колеса, оглядываясь вокруг, пока теплая струя дымилась в утреннем воздухе, и вдруг заорал что есть мочи: «Ребята, глядите!»
Герка уже не спал, вылез посмотреть, что случилось. После теплой ночной вони теплушки свежий утренний воздух резанул по лицу, пробрал по спине мелкой дрожью, заставил ежиться, обхватив локти. Поезд стоял в степи. Взошедшее солнце отбрасывало на желто-серую каменистую землю длинные черные тени от состава, а впереди, там, где тихо урчал тепловоз и серебрящиеся рельсы, сводясь в две нити, уходили за горизонт, на бледно-голубом ситце неба акварелью были нарисованы горы. Они были прозрачны и розово-жемчужны. Герка никогда не видел гор, только читал о них в книжках. Значит, действительно их везли в Среднюю Азию, туда, где горы, чинары и урюк.
Три дня назад их погрузили в эту теплушку на станции Караганда. На призывном пункте, в грязном, затоптанном сотнями ног клубе собирались призывники. Это была команда, так теперь призывников стали называть два сержанта-сверхсрочника, прибывшие из военной части. Туда, в эту часть, их повезут — служить долгие три года. На чер- ных погонах сержантов золотились маленькие танки. «Значит, я буду служить танкистом, — думал Герка. — Танкистом в славной машине боевой».
Призывная повестка пришла в середине октября:
«Получить расчет, явиться на призывной пункт, имея при себе кружку и ложку…» Каждое утро
