— Вот так просто — не говорила и все. Я уж не буду рассказывать вам о причинах, они сейчас не так важны. Так вот, ваш сын даже издевался надо мной, а после, в одиннадцатом классе, я вдруг начала, как бы это не звучало по-детски, переписку с кем-то, я тогда не знала с кем, кто просветлял мои мрачные дни, проводимые в школе. И какого было мое и его удивление вчера, в воскресенье, когда оказалось, точнее, я сама случайно узнала, что Кирилл был одновременно тем, кто отравлял, и тем, кто светил как фонарем лучем надежды в моих серых буднях. Я сегодня пришла извиниться перед мамой, но так как застала пока только вас, сделаю это и по отношению к вам. Простите за мою выходку вчера, что я так убежала, ничего не объяснив. Мое потрясение было настолько сильным, что случился нервный срыв, и пришлось просить помощи у… сейчас это неважно. Сможете ли вы простить мне мое поведение и поверить мне на слово, что такого больше не повторится? — я посмотрела ему в глаза и увидела словно отражение Кирилла. До этого момента мне не доводилось рассмотреть его детально, но теперь я видела их поразительную схожесть, все те же низко опушенные брови и высокие скулы, те же светлые, почти белые, ресницы, и глаза… глаза цвета пасмурного зимнего неба. Это так напоминало о веселых днях из нашего с Кириллом детства, что я невольно засмотрелась в них.

— Конечно. Я понимаю тебя. Я сам недавно узнал обо всем. И как же успешно вам удавалось скрывать все такое длительное время. Только одно мне было ясно: кто-то тогда на фоне всей угрюмости его смог показать луч солнца, и теперь все более объяснилось: так это были переписки с кем-то. Видимо, он в самом деле надеялся, что этот человек сможет принять его таким, какой он есть, — рассказал Степан Николаевич и с интересом ждал моего ответа.

Я печально склонила голову набок.

— Увы, так как этим человеком оказалась я, мне никогда уже не удастся принять его таким, каким он стал. Не зарастут те шрамы, что он мне нанес за все это время. Не знаю, может, и найдется кто-то, кто исправит его, но это буду по всей видимости не я.

Степан Николаевич закивал, соглашаясь со мной.

— Я записал его на лечение, он уже переменился и многое начал осознавать. Вы успели тогда, верно, поговорить, ты могла заметить его изменения. Но мне жалко его как сына и просто человека, он запутался, его спутал мой отец, отвратительнейший человек. Но мой брат сможет ему помочь разобраться со своими демонами.

На последнем слове меня передернуло. Все пазлы теперь сложились: вот то упоминание Бедной Лизы в нашем разговоре и цитата, которую я не отгадала, тоже оттуда. А ведь он любил это произведение, и как я могла не догадаться сразу. И те слова, что он не совсем хороший человек. Будь я внимательнее, никогда бы не продолжила эту переписку, но теперь прошло уже слишком много времени, поздно жалеть.

— Вы сказали, что его спутал ваш отец; как именно он это сделал? — вдруг решила уточнить я. Больше узнать о том, почему два года назад Кирилл так кардинально поменялся, подливало интерес к тайнам моего бывшего самого надежного человека.

— Так и было, на самом деле этот человек был виновен в двух испорченных психиках. Во-первых, Кирилла, из-за чего теперь мальчик сам не понимает, когда поступает сам, а когда будто по велению деда, а во-вторых, его двоюродного брата, которого исправить уже невозможно. Тот вырос чуть ли не самым жестоким человеком, которого я знал — дедово творение, — но сам он, конечно, не осознавал, что растет по его закалке. Просто после вашей, так сказать, небольшой ссоры он пришел домой, а мой отец каким-то невероятным образом попал туда, хотя я уже несколько лет, как порвал с ним связь. Тогда-то он и направил его в нужную ему сторону, — он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и потер виски. — Понимаешь, этому человеку было сладостно смотреть или даже знать и наслаждаться жестокостью, собственно выращенною. У него был особенный дар убеждать и направлять, и он охотно ним пользовался.

Я смотрела в одну точку и не могла понять, зачем ему нужно было портить психику ребенку… Какая в этом выгода?

— Значит ли это то, что я была поводом или рычагом для этого?

— Не могу сказать точно, — неуверенно протянул Степан Николаевич, — в любом случае, если тебя это успокоит — он добился бы своего, чего бы это не стоило. Поэтому обвинять кого-то, а уж тем более себя, сейчас не следует. Просто пойми и осознай то, Тамара, что Кирилл делал все это только потому, что сам был не в состоянии понять, что это ненормально. Я ни в коем случае его не оправдываю, просто надо принять тот факт, что он не ответственен за свои действия, им двигала выращенная дедом ненависть.

Как можно было заметить, Степану Николаевичу сейчас трудно рассказывать об этом, так как он чувствовал свою вину в произошедшем. Сказывалось волнение за сына. Но как бы не исправился, не осознал все прошлое Кирилл, возможно, мне не удастся принять и простить его, как бы не хотелось. Слишком это… сложно.

Мы помолчали с минуту, каждый думая о своем. Обоих объединяли мысли об одном и том же человеке.

Вдруг открылась входная дверь. Быстро бросив взгляд на часы, я отметила, что прошло полтора часа, а это значило, что мама уже пришла. Только если это она. Так как к встрече со своим бывшим другом сердца я была еще не готова.

— Я тут подумала, может, нам… — мама что-то говорила, входя на кухню, но тут ее взор упал на меня, и она расплылась в улыбке. — Тамара, как я рада тебя видеть! Вы уже разговорились? Как я рада, что ваши отношение хорошо сложились, мне было страшно, что все повернется иначе, — сыпала она, расхаживая по кухне.

— Мам, — я прервала ее речи. — Я пришла к тебе только за тем, чтобы попросить прощения за вчерашнее. А со… Степаном Николаевичем мы уже поговорили почти обо всем, что интересовало, — я посмотрела на родительницу, и та снова улыбнулась растроганной улыбкой. Встав со стула, я засобиралась.

Пообещав Степану Николаевичу, что обязательно когда-нибудь поговорю с Кириллом о прошлом, я направилась к двери. Мужчина вызвался проводить меня.

— Еще вот что —