просто не можешь смириться и не искать пути, как снова начать издеваться и жестоко избивать его? Человек уже другой, и не важно, кто на него повлиял или делал ли это вообще! — говорила я и смотрела на него: Годунов все больше погружался в раздумья, теперь на его лице пролегла тень осознания.

Он усмехнулся и повернулся корпусом к доске. Прикрыв рукой глаза, он тихо засмеялся непонятным мне смехом.

— Хорошо, — между смешками выдавил он. — Только не лезь со своими советами в наши отношения с ним. Это касается только меня и его, понятно?

Я нахмурилась и ответила:

— Что же такого криминального между вами произошло, что ты до сих пор не можешь отвязаться от него. Или испытываешь неполноценность после того, как потерял единственную грушу для битья?

Лицо Годунова мигом переменилось, от прежнего не осталось ничего, что было до этого. Теперь брови были сдвинуты и прикрывали глаза, губы сомкнуты, а скулы напряжены. В его глазах показалось бешенство с раздражением.

— Это не твоего ума дела, — вскипел он, презрительно посмотрев мне в глаза. Его взгляд помрачнел и теперь казался отстраненным.

Я замолчала, застыв на месте, и поняла, что задела что-то, что было спрятано у него глубоко внутри. Для Годунова, очевидно, было новым то, что кто-то смог догадаться о его чувствах. Хоть снаружи он, казалось, не испытывал их, теперь, понятно, что это не так. Наш конфликт был прерван звонком на перерыв. Я не заметила, как быстро пролетело время, и даже подивились.

— Твоя одержимость ни к чему не приведет, — заключила я, собирая вещи и не показывая ему, что мне теперь известно. Дойдя до двери, я обернулась: Годунов продолжал сидеть и сжимать кулаки, после резко встал и оглянулся, посмотрев прямо на меня: он был просто в бешенстве. Теперь мне придется держаться от него подальше, иначе тот найдет себе другую грушу для битья, воспользовавшись моими рассуждениями как советом или призывом к действию.

20. Дар убеждать и управлять

После оказалось, что вторую пару отменили, а кроме нее больше задерживаться в университете мне не было смысла, поэтому я смирилась с промокшей обувью и двинулась домой. Сегодня следовало сходить к маме и извиниться за свое необъяснимое поведение в воскресенье. Она обязана была знать или хотя бы получить слова прощения от меня, так как я подвела и ее и Степана Николаевича. Дождя уже и след простыл, теперь на улице светило солнце, и кое-где даже виднелась радуга. О плохой погоде напоминали только лужи и то сразу отходили на задний план, когда на передний план выходило ясное небо и яркая радуга, видневшаяся из-за высоких домов по пятьдесят этажей. Снова сев на автобус, я взялась за поручень и молча, как и утром, смотрела на проносящиеся мимо дома и магазины. Совпадением мне показалось то, что Святослав тоже был здесь. Он снова встал рядом и как ни в чем не бывало заговорил со мной:

— У тебя снова учинился какой-то инцидент с Годуновым? — голос его был ровным, но с едва уловимой ноткой беспокойства. Неужто тут только равнодушие и никакого интереса?

Я помолчала некоторое время, раздумывая, что ответить, и язвительно выдала, пожав плечами:

— Если я не расскажу, это повредит твоим обязанностям?

— Ничуть.

— Тогда зачем интересуешься?

— Мне нужно сохранять мирную обстановку в группе.

— Плохо ты с этим справляешься; — запротестовала я, — еще с самой первой недели нет никакой связанности между людьми, если приглядеться. Все разбились на кучки по интересам. Годунов со своей компанией прицеплялся то ко мне, то к Эрену, а то и за обоих хватался. Остальные вообще против настроены, не хотят попасть под горячую руку. Если ты не заметил, то открою глаза: в группе никто не хочет никому помогать или даже попытаться, все только и пекутся пока что за свои спины. Поэтому можно сделать вывод, что никакой сплоченности и уж тем более мирной обстановки тебе добиться пока не удалось. После всего ты еще хочешь казаться хорошо справляющемся…

— Я уж тебя перебью на некоторое время твоей тирады. Спешу тебе заявить, что если бы все получалось с самых первых секунд, то мне бы и пытаться не пришлось всех сплотить. Продолжу тем, что ты не имеешь права критиковать чужие поступки, и уж тем более судить, кто как что делает. У нас очень разнообразная группа, и люди не могут сразу со всеми найти интересы, они пока остаются в своих и не бегут вырваться из них. Пока еще рано говорить о каких-либо изменениях, так как прошла от силы неделя, а то и меньше.

Я поджала губы и слушала его разъяснения с показным интересом. Я согласна, что немного перегнула палку, когда лезла в его дела, но можно было и соврать, а не показывать себя с такой равнодушной стороны. Но ведь его выгоды тут не было… И почему мне кажется, будто бы все обязательно должны быть как-то связаны и настроены против меня. Бросаясь из крайности в крайность, я уже сама запуталась в собственных суждениях. Святослав все что-то говорил, но я прервала его, грубо выставив руку перед собой, что он сразу смолк. Благо, в автобусе кроме нас никого не было.

— Хорошо, я ошиблась, теперь доволен? Не стоило в порыве гнева отвечать тебе, — я пожала плечами и посмотрела на него — тот был в полном недоумении.

Не успел Святослав ответить, как я выбежала на нужной остановке. Сегодня израсходовала слишком много энергии на пылкие разговоры сгоряча.

Так как на часах было половина одиннадцатого, мамы, судя по всему, дома еще не было. Позвонив на нужный номер на домофоне, я попросила Степана Николаевича открыть, и тот благонамеренно согласился. Перешагнув порог двери, я разулась и прошла на кухню.

— Ты чего-то хочешь? Чай, кофе, сок? — предложил Степан Николаевич, когда я села за стол.

— Благодарю, я пришла больше с вами поговорить, чем распивать чаи, — начала я и дождалась, пока он сядет напротив, после продолжила. — Как, наверное, уже сообщила моя мама, вам известно, что с Кириллом у нас произошла очень скандальная ссора два года тому назад. Тогда мы, может, с вами и встречались, но я до того имею психическую нестабильность с того случая, что плохо помню и ваше лицо и присутствовали ли вы вообще после в моей жизни, вроде бы, нет. Когда же все случилось, ваш сын… мягко говоря, начал плохо ко мне относиться.

— Мне уже стало известно о его поведении. Меня возмущает,