— Да, да, да.

Рабия удостоверилась, что недосягаема для хлыста, и добавила:

— К сожалению, за гораздо меньшую сумму, чем та, которую ты заплатила сегодня.

— Молчи, дура!

— Разреши все же спросить, о повелительница, что ты будешь делать со всеми этими рабами?

Лицо Амины появилось в окне. На узких губах играла презрительная улыбка.

— Я разрешаю тебе спросить, Рабия, раз уж ты так хорошо умеешь считать. У меня есть определенные планы на всех шестерых. На них и на тебя.

Караван продвигался вперед очень медленно. Шел уже третий день, как они двигались на юг от Танжера, и по-хорошему должны были бы уйти гораздо дальше, чем ушли. Но шестеро невольников, шедших пешком, передвигались с большим трудом.

В отличие от них Рабия ехала на верблюде. В седле она держалась не очень уверенно, поскольку никогда специально этому не обучалась. Точно так же, как никогда не была в Фесе. Но именно город Фес был целью их путешествия через пустыню. Огромный Фес лежал в предгорьях Среднего Атласа. Там была вода, а потому целые рощи финиковых и других пальм. Там разводили скот, возделывали землю. И молились. Число мечетей в Фесе было столь велико, что некоторые утверждали, будто правоверный может каждый день в году молиться в новой мечети. Помимо всего прочего, Фес был религиозным центром и средоточием множества исламских школ. Но до него была еще сотня миль.

Взгляд Рабии упал на бредущие перед ней шесть фигур. Невольники потели и задыхались так, что становилось страшно. Сегодня они получили воду один-единственный раз: больше не разрешил хабир, предводитель каравана. Рабия знала, почему: Амина Эфсанех запретила ему поить их. В качестве жены его господина, сиди Шакира, она могла приказывать, тем более что каждый знал, как опасно навлечь на себя ее гнев.

Впрочем, тернистый путь был для этой шестерки лишь слабым намеком на те страдания, которые были им уготованы в конце: работа, хуже которой в Африке не было ничего.

Рабия, ребенком жившая в самом сердце Сахары, в оазисе Уаргла, знала этот подневольный труд. Как и все в пустыне, он был связан с водой. Грунтовых вод, питающих оазисы, было мало, поэтому их ареал был ограничен. А чтобы увеличить возделываемую площадь, нужно было подводить живительную влагу сложными путями через системы каналов. Эти сооружения, фоггара, располагались под песком и были различимы только по холмам, внутри которых скрывались входы в шахты. Для рытья каналов и шахт брали черных рабов, например харатинов, единственных, кто справлялся с работой под землей. День за днем они должны были работать, не разгибая спины, без солнечного света и малейшего дуновения ветерка. То и дело случались обвалы, и землю нужно было как можно быстрее убирать, чтобы ценная вода продолжала течь. Это была убийственная пытка, длившаяся всю жизнь. Впрочем, довольно короткую жизнь.

Именно на такую жизнь обрекла мстительная Амина Эфсанех хирурга и его друзей. Сиди Шакир владел большим количеством финиковых рощ невдалеке от Феса и как раз собирался расширить их площади. Это намерение требовало увеличения сети подземных каналов и новой рабочей силы.

Рабия сама с удовольствием попила бы сейчас воды, но не решалась повернуться в седле и достать висевший за спиной бурдюк из козьей кожи. Она и в самом деле никогда не была хорошей наездницей. Раскачивающийся корабль пустыни, собственно, не был приспособлен в качестве средства передвижения женщины. Если уж верховое животное, тогда осел. Но повелительница не задумывалась об этом, навязывая Рабии ответственность за шестерых рабов.

«Доставь их в Фес, — сказала она, пригрозив: — И не вздумай упустить! Передашь их старшему надсмотрщику пальмовых рощ сиди Шакира и как можно скорее возвращайся назад. Помни о своем любимом братце Ахмаде, который тоже работает в моем доме. Ты ведь не хочешь, чтобы с ним что-нибудь стряслось?»

«Нет, — поспешно заверила ее Рабия. — Не хочу».

Рабия все же решилась достать бурдюк с водой. Слишком велика была ее жажда. Повернувшись вполоборота назад и протянув руку за сосудом, она чуть не потеряла равновесие, потому что ее верблюд резко остановился. Хабир, который вел караван и ехал впереди, высоко поднял палку и дал сигнал к остановке. Рабия оглянулась. Близорукость не позволяла ей составить ясную картину окружающего, тем не менее девушка разглядела, что земля стала более каменистой и волнообразной. Слева от них волны превращались в холмы, а еще дальше холмы становились горами. Это, должно быть, горы Эр-Риф с отрогом Джебель-Тидигин, населенные воинственными племенами.

— Здесь мы разобьем лагерь на ночь! — крикнул хабир.

Тридцать один верблюд — двадцать семь вьючных и четыре верховых — остановились как вкопанные. На одном из верховых верблюдов ехал хабир, на другом Рабия, а два оставшихся были своего рода резервом. К животным в караване было приставлено одиннадцать погонщиков, которые, как и шестеро рабов, шли пешком, однако нисколько не страдали от жажды. Во-первых, потому что у них при себе было много воды, а во-вторых, это были дети пустыни, плоть от плоти ее, крепкие парни с задубелыми лицами, двигавшиеся без всякой спешки и не тратившие силы понапрасну. Тела их казались невосприимчивыми к палящему дневному зною и к ночному холоду. Ловкими, выверенными движениями они молча сняли с животных груз, утварь и седла. От них веяло спокойствием, уравновешенностью и даже чувством защищенности. Рабия это высоко ценила. Она несла ответственность за шестерых рабов, но ей не надо было ни о чем беспокоиться: Хабир и его люди бдительно следили за невольниками и, без сомнения, приведут их в Фес. Хабир был опытным человеком, имевшим право называть себя «хаджи», потому что совершил паломничество в Мекку и обошел там Каабу — святилище, служащее оправой для Черного камня, Хаджар аль-Асвад.

Хаджи Абдель Убаиди подошел к Рабии и в своей спокойной манере произнес:

— Я вижу, твой верблюд все еще не слушается тебя. Ты должна научиться опускать его на колени, даже если он иногда упрямится. Он привыкнет к тебе, нам еще предстоит долгий путь. — Говоря это, он почти играючи положил верблюду руку на шею, и, как по волшебству, животное опустилось на колени.

— Благодарю тебя. — Рабия попыталась держаться прямо, однако вновь чуть не потеряла равновесие, слезая с верблюда.

— Думаю, ты захочешь поначалу присмотреть за рабами. Твой шатер будет там, позади, у валунов. Мои люди разобьют его и разведут тебе огонь. — Хабир откашлялся. Предложение развести служанке отдельный костер было не простой вежливостью: женщину лучше держать подальше от очага погонщиков. Чужим женщинам нечего делать в мужской компании, лишнее беспокойство было хабиру ни к чему.

— Благодарю тебя, — вновь произнесла служанка. Разумеется, она догадалась об истинной причине заботливости хаджи, тем не менее ей был приятен его вежливый, почти дружеский тон. Поправив чадру, она кивнула ему и направилась к тому месту, где на корточках примостились рабы. Мимолетного взгляда ей было достаточно, чтобы убедиться, что руки у них все еще связаны. Они выглядели чрезвычайно утомленными и умирали от жажды. Ее собственная сильная жажда вернулась, и ей стало жалко их. Конечно, это были неверные, которые стоят ступенью ниже тех, кто исповедует учение Великого Пророка, но они ведь тоже люди…